Анжелика весело рассмеялась, живо представив себе статного офицера в синем фартуке, обучавшего азам домоводства деревенских девушек и бывших воспитанниц приютов, от которых их опекуны так ловко отделались, отправив выходить замуж за океан.
— Вероятно, вы были восхитительным наставником, и, право, можно только позавидовать женщинам, попавшим под ваше покровительство. Все они, должно быть, были без ума от вас?..
— Не думаю, — ответил де Ломени.
— Не скромничайте. Вы так милы!..
Де Ломени рассмеялся, поняв, что Анжелика пьяна.
— Представляю, какие тут из-за вас разыгрывались драмы…
— Уверяю вас, вы ошибаетесь. Нас была тут горстка людей, очень набожных, очень строгих правил. Иначе мы не смогли бы сохранить свои позиции здесь, на аванпостах христианского мира. Сам я монах и принадлежу к Мальтийскому ордену.
Анжелика так и застыла от удивления.
— Боже мой! Как я глупа! — И тут же восторженно воскликнула:
— Рыцарь Мальтийского ордена! Я счастлива узнать это! Преклоняюсь перед рыцарями Мальтийского ордена. Они пытались когда-то выкупить меня на невольничьем рынке в Канди. Во всяком случае, они сделали все, что было в их силах… Цена была слишком высока… Но я никогда не забуду, как благородно они вели себя… О, сколько глупостей я вам наговорила… Нет, право, мне нет прощения.
Она откинула назад свою очаровательную головку и звонко рассмеялась.
Все присутствующие, включая и самого де Ломени, смотрели на нее с волнением. Смех Анжелики звучал так женственно, так чарующе.
Де Пейрак стиснул зубы. Весь вечер с любовью и восхищением он наблюдал за ней, он тоже был во власти ее чар, но в эту минуту волна гнева захлестнула его, он сердился на нее за то, что она была так соблазнительна, за те благосклонные взгляды, которыми она дарила окружающих, за этот пленительный смех, за то, что она кокетничала с де Ломсни. Он нравился ей, это не вызывало сомнения! И потом, она слишком много выпила.
Но как она хороша, черт побери! От ее смеха сильнее билось сердце в груди. Нельзя же сердиться на нее за то, что она так волнующе прекрасна! Она создана для того, чтобы поражать своей красотой. Но ночью он напомнит ей, что принадлежит она только ему!..
Вдруг возле себя де Пейрак увидел малорослого овернца Кловиса с мушкетом под мышкой.
— Пойду пристрелю кобылу, мессир граф, — прошептал он. Де Пейрак еще раз взглянул на Анжелику. Даже если она совсем потеряет голову, на полковника можно вполне положиться.
— Подожди, пойдем вместе, — произнес он, поднимаясь из-за стола.
Анжелика резко вздрогнула, и граф де Ломени удивленно протянул руку, словно желая удержать ее.
— Не обращайте внимания, — проговорила она. — Но где Жоффрей? — Заметив, что муж исчез, она порывисто встала. — Простите, мне нужно уйти…
— Уже?! Сударыня, не огорчайте нас, может быть, вы побудете с нами еще немного?
— К сожалению, это невозможно, мне необходимо поговорить с графом де Пейраком, а он, как видите, вышел…
— В таком случае, сударыня, позвольте хотя бы проводить вас.
— Ради бога не беспокойтесь. Я не хочу отнимать вас у ваших друзей… Я вполне могу…
Но де Ломени поступил так, как полагается поступать каждому галантному мужчине по отношению к своей даме, которая выпила немного лишнего. Он не стал ей возражать, но, выйдя из-за стола, проводил Анжелику до дверей, распахнул их перед ней, довел ее до крыльца флигеля и оставил одну, лишь убедившись, что свежий воздух отрезвил ее.
Но стоило ему удалиться, как она тут же бросилась бегом через двор.
Кругом теснился народ.
Бесцеремонно расталкивая тех, кто мешал ей на пути, Анжелика добралась до ворот палисада. И сразу же увидела мужа, спускавшегося вниз, к реке, и рядом с ним коротконогую фигуру Кловиса с мушкетом в руке.
Она кинулась вслед за ними. Не так-то легко было бежать через вырубки, где к тому же разбиты грядки с фасолью, плети которой обвились вокруг не выкорчеванных пней. Анжелика запуталась в них и, упав, больно ушибла колено. Поднявшись, она крепко выругалась. Но хмель прошел. Теперь она уже пробиралась осторожнее. Ее била дрожь. Она боялась опоздать.
Перед ней на фоне феерического заката четко вырисовывались темные контуры лошадей, щипавших траву у реки.
Она уже почти догнала мужа.
— Жоффрей! Жоффрей!
Граф оглянулся.
Тяжело дыша, Анжелика остановилась возле него.
— Вы собираетесь пристрелить Волли?
— Да!.. Но кто мог сказать вам об этом?
Анжелика не сочла даже нужным ответить. Ее душило негодование. Она не видела лица де Пейрака, стоявшего спиной к свету, но в эту минуту ее переполняла ненависть к этому непроницаемому человеку, черной скалой возвышавшемуся над ней.
— Вы не имеете права поступать так, — возмущенно бросила она ему в лицо,
— не имеете права. Не предупредив меня даже… Я довела… Да, довела ее… Скольких усилий мне это стоило, сколько трудностей я преодолела. И теперь одним движением вы хотите перечеркнуть все, что я сделала.
— Меня удивляет, дорогая, что вы так горячо защищаете лошадь. Волли непокорное, я бы даже сказал, порочное животное. Вчерашнее столкновение с черепахой чуть не стоило жизни вам и вашей дочери. А потом, когда она оборвала повод и вам пришлось искать ее… поиски эти тоже могли бы для вас плохо кончиться…
— Ну и что! Это мое дело. Вас это не касается… — Она прерывисто дышала, голос у нее дрожал. — Вы поручили эту лошадь мне, и я сумела подчинить ее себе. Просто вчера из-за шума водопада она не слышала моего голоса. И потом, она не выносит запаха индейцев. Как, впрочем, и я. Я вполне понимаю ее. Она тут ни при чем. Виноват этот дикий край. И вы собирались пристрелить ее, даже не сказав мне ни слова! Нет, видимо, я никогда не смогу понять того человека, каким вы стали… Мне не следовало бы…
Голос ее оборвался. Она испугалась, что не сумеет сдержать подступивших к горлу рыданий. Резко повернувшись, она бросилась бежать сама не зная куда. Она была сильно возбуждена. Ноги сами несли ее вперед. В изнеможении остановилась она у маленького ручья, в котором тонули последние лучи солнца.
Анжелика бессознательно побежала на свет, туда, где земля и склоны горы еще горели в лучах уже скрывшегося за горизонтом солнца. Она спасалась от наступавшей на нее темноты, от шума, царившего в форте, здесь лишь ее собственное не правдоподобно громкое дыхание нарушало тишину. Казалось, величественные, молчаливые горы напряженно следят за этой одинокой женщиной, пытавшейся совладать со своими чувствами.
«Да, я совсем пьяна, — думала она. — Чтобы я еще когда-нибудь в жизни взяла в рот эту чертову канадскую водку!.. Чего я только ни наговорила полковнику де Ломени! Помнится, я даже рассказала ему, что меня продавали в рабыни на невольничьем рынке. Нет, просто уму непостижимо!.. А Жоффрею? Говорить с ним таким тоном!.. Да еще в присутствии одного из его слуг, в присутствии Кловиса, самого неприятного из них!.. Жоффрей никогда не простит мне этого. Но почему все-таки… Почему он так, так…»