По возвращении его назначили в Акадию, одну из самых глухих областей Канады, которая граничила с владениями англичан и постоянно подвергалась угрозе их вторжения. Здесь на каждом шагу подстерегали неожиданности; невозможно было найти человека, более подходящего для этой трудной миссии. Пребывание отца д'Оржеваля на берегах Кеннебека и Пенобскота, этих важнейших речных путей, приобретало политическое значение. Он получил инструкции от самого короля.
«Без Вас, без Вашей помощи эта задача показалась бы мне чрезвычайно трудной. Не скрою, что в течение последних недель мною владеет страшное предчувствие…» — продолжал в своем письме д'Оржеваль.
Графа де Ломени тоже одолевали тяжелые мысли. В конце лета и в конце зимы вдруг начинаешь чувствовать, что тебя окружают злые духи. Это время, когда на солнце появляются пятна. Вот тут-то и разыгрываются все кровавые и ничтожные драмы. В городе обманутый муж убивает своего соперника, в лесной глуши из-за какой-нибудь шкуры бобра или выдры друг убивает лучшего друга.
Губернатор Квебека выговаривает епископу за то, что тот не отслужил мессы в день святого Людовика, хотя это не только день ангела губернатора, но также и самого короля Франции, которого он здесь представляет. Купец опрокидывает ящик с бутылками дорогого вина в окно на голову матроса, ушедшего, не расплатившись с ним. Маленькие индейцы, семинаристы, перелезают через забор и возвращаются к себе в лес. Монахини изнывают от тысячи страстей, и даже самых святых из них искушает дьявол, он хлопает ставнями и насылает на них видения — голых женщин со сверкающими глазами, скачущих на не виданных здесь животных.
Графу де Ломени пришли на память слова из пророчества о Демоне Акадии: «Прекрасная нагая женщина выйдет из вод и будет скакать на единороге»… Прекрасная женщина…
И вдруг он поймал себя на том, что все это время он думает об Анжелике де Пейрак. И даже сейчас сквозь строчки письма, которое он читал, проступали ее черты, и ему вдруг показалось, что и отец д'Оржеваль думал об этой женщине, когда писал свое письмо к нему, хотя он никогда и не видел ее. Ибо этому великомученику все было известно даже на расстоянии.
Граф де Ломени-Шамбор поспешно сунул руку в карман плаща и извлек оттуда четки. Прикосновение к ним сразу же успокоило его. Нет, он не даст себя сбить с пути! Облокотившись на свое импровизированное бюро, он начал писать ответ отцу д'Оржевалю.
«…В данный момент мы должны руководствоваться не столько религиозными соображениями, сколько исходить из политических интересов. Военные действия не представляются мне единственным решением вопроса, и сейчас, когда мы стремимся всеми силами сохранить мир на нашей земле, я счел более разумным в интересах Канады и в интересах Его Величества короля Франции… Граф де Пейрак уже дал нам доказательства своей дружбы, снабжая продовольствием в течение всей прошлой зимы французские форты, расположенные на территории Акадии… Кроме того, Л'Обиньер, Пон-Бриан и Модрей попали к нему в руки, и вчера мы были вынуждены вступить с ним в переговоры и взять н а себя кое-какие обязательства.
Поверьте, что победа над ним досталась бы нам большой кровью… И я полагаю, что поступил правильно, избрав иной путь… Я верю в честные намерения этого человека».
Закончив, он быстро присыпал свежие чернила песком. Его слуга высек огонь и растопил на нем конец палочки красного воска, которым граф запечатал сложенное письмо. К незастывшему воску он приложил печатку со своим гербом. Занятый письмом, де Ломени не обращал внимания на индейцев, которые сновали взад и вперед; он давно привык к тому, что они, как малые дети, не могут долго усидеть на месте.
Анжелика с Малапрадом заканчивали ревизию кладовой, где неожиданно для них оказались большие запасы маиса и солонины; к балкам были подвешены куски сушеного мяса и даже свиные окорока.
— Ирландец, на которого мессир де Пейрак оставлял свой форт, рассказал мне, что он откормил несколько свиней, вывезенных из Старого Света, — сообщил ей Малапрад. — Сейчас их осталось четыре или пять, пока они пасутся в лесу, но еще до первого снега их поставят в загон и будут откармливать отбросами с кухни. К Рождеству их можно будет заколоть. Я подсчитал: из них мы получим пятьсот локтей сосисок, триста фунтов малосольной свинины, сто локтей кровяной колбасы. С такими запасами зима нам не страшна, даже если не повезет с охотой…
— Все зависит от того, сколько людей придется нам кормить, — заметила Анжелика. — Если и дальше весь этот гарнизон будет сидеть на нашей шее…
Малапрад поморщился.
— Во всяком случае, это не входит в намерения графа. Он только что говорил со мной. Кажется, господа канадцы и их союзники должны покинуть нас завтра на заре…
— О'Коннел — это тот рыжий толстяк, что старается держаться в тени, и стоит взглянуть на него, как он тут же отводит глаза в сторону?
— Он самый. Его очень смущает прыть канадцев… а при виде священника, который прибыл сегодня утром, он и вовсе растерялся… Он только что отправился на лодке вместе с абенаками с миссией, чтобы получить благословение отца д'Оржеваля и исповедаться ему. Я, конечно, тоже добрый католик, сударыня, но мне кажется, что сейчас главное — уточнить, как обстоят дела с продовольствием. Зима приближается, а зимовать в этих краях даже с хорошими запасами — дело нешуточное.
— Вам уже приходилось бывать здесь?
— Да, в прошлом году я сопровождал сюда мессира графа. Болтая со своим новоиспеченным мажордомом, Анжелика продолжала осматривать запасы провизии. К своей великой радости, она обнаружила, что заготовлено довольно много сухих грибов и ягод. Они очень пригодятся к концу зимы, когда истощенный организм уже с трудом переносит солонину. Она вспомнила: ее друг, бывалый путешественник Савари, считал, что в дальних плаваниях гораздо меньше людей погибает от цинги, если за неимением свежих плодов ежедневно съедать горсть сухих фруктов.
— Если эти ягоды размочить, ими можно очень красиво украсить торты и пироги. О, теперь я знаю, чего здесь не хватает! Октав, здесь нет белой муки. А так бы хотелось испечь пирог или хотя бы просто хлеб, белый хлеб! Мы так по нему соскучились.
— Нет, мука должна быть здесь. По-моему, вон в тех мешках.
Анжелика была в восторге от этой находки. Но, ознакомившись с содержимым мешков, Малапрад нахмурился.
— Тут вряд ли наберется и двадцать фунтов пшеничной муки. Остальные мешки
— с ржаной и ячменной. К тому же мука куплена у бостонцев. А у них зерно никуда не годится, да и смолото оно отвратительно. Одна пыль… Англичане ничего в этом деле не смыслят. Но уж сегодня-то вечером мы выпечем хлеб на славу! Поставим его на пивных дрожжах… — И Малапрад отсыпал в сосуд, выдолбленный из тыквы, муку, необходимую для осуществления их грандиозных замыслов.
По мере того как они обследовали кладовую, Малапрад заносил обнаруженные запасы в список на бересте, натянутой на двух палочках. Осмотр вполне удовлетворил обоих. Анжелика сразу почувствовала себя уверенней: хозяйке не придется сидеть здесь без дела, она снова попадала в привычную для себя обстановку.