– Надеюсь.
Ник вернулся к себе Прислуга побывала тут раньше его. Все следы ночного происшествия исчезли. Он принял душ и оделся так быстро, как только мог, потом направился к лестнице.
Роз уже ждала его.
– Как же ты?..
– Совершенно очевидно, что ты накладываешь макияж дольше меня, – сказала она, усмехнувшись, и начала спускаться.
На ней были старые джинсы, растянутый свитер и растоптанные кроссовки. Волосы стянуты в хвост на затылке. Никакой косметики на лице. Антипод элегантной невесты, знакомой ему по вчерашнему дню.
Но где-то под джинсами скрывались синие птички. Ник застрял на верхней ступени лестницы, не в силах шелохнуться. На первой площадке она остановилась и сердито обернулась к нему.
– Идешь?
– Конечно, – неуверенно ответил он.
Она вдруг усмехнулась.
– Синих птичек я не нашла. Пришлось взять со шмелями.
Ник споткнулся и едва не пролетел остаток ступенек кувырком. Шмели.
По дороге им встретились три человека из обслуги, и у каждого был рот до ушей. Тоже мне дом, сраженный известием о покушении на убийство, подумал он. Их передвижения с момента нападения, похоже, где-то фиксировались, развлекая всех посвященных. Возможно, новости о бабочках уже тоже гуляют по дворцу.
Но не о шмелях. Право собственности на эти сведения он полагал исключительно своим.
Мысли его ни на чем другом сосредоточиваться не желали, поэтому сильным облегчением было все-таки прибытие к месту назначения. Роз открыла дверь оранжереи, и они оказались среди апельсиновых деревьев, выстроившихся стройными рядами под величественной стеклянной крышей.
Пол был вымощен искусно подобранной плиткой – в целом все производило исключительный по красоте эффект.
Но Ник не удостоил оранжерею особым вниманием. У одного из окон стоял стол. И там сидели трое человек.
Эрхард. Джулиана.
Руби.
Проклятие.
Может, не стоило ей вообще ничего говорить, пронеслось у него в голове. Хотя все равно она бы узнала.
Руби, миниатюрная седовласая дама, была в обычной своей двойке в пастельным тонах, юбке из твида и удобных туфлях. Нитка жемчуга на шее, подаренная ей сыновьями на шестидесятилетие, давала понять, что она считает этот день достойным такого украшения. Но в самой Руби праздничного было мало. Выглядела она очень, очень враждебно.
Она поднялась, и Нику захотелось сбежать. Такое же чувство он испытал, когда ему было десять лет и она застигла его за вылизыванием банки с вареньем, сутра абсолютно полной.
– Николай де Монтезье, – совершенно с тем же выражением, как тогда, произнесла она, – что, скажите мне, вы делаете?
Ему жутко хотелось спрятаться за Роз. Удержало его лишь выражение ее лица: Роз смотрела на Джулиану – примерно так же, как он на Руби.
– Я ведь говорил, ты можешь прилететь, если хочешь, – слабо попытался он защититься. Даже после случая с вареньем Руби не казалась такой рассерженной. Тогда ему всего-то пришлось неделю обходиться без сладкого. Сейчас только этим не отделаешься.
– Ты сказал, – ледяным тоном проговорила Руби, – что женишься на европейской принцессе только на бумаге, чтобы она могла наследовать трон. Сказал – это будет не настоящая свадьба. Всего две подписи на документах. Зачем бы мне являться и глядеть на такое безобразие?
– Это только предполагалось… – Ник помотал головой, не зная, как продолжать. – Как ты сюда проникла? – попытался зайти он с другой стороны.
– Не твое дело, – огрызнулась Руби. – Сэм никому не велел говорить. Такие милые у него солдаты. Забросили меня сюда как раз к завтраку.
Ему следовало знать. У Руби свои методы получать желаемое. И разборка с ним только началась.
– Мне следовало бы явиться сюда пораньше, – хмурясь, заявила она. – Но Пьере как раз подкинул мне своих детей. И вот, с четырьмя малышами на руках, я открываю еженедельный «Женский журнал» – там лучшие образцы макраме – и вижу тебя! И Роз тоже, окруженную выводком новорожденных поросят. Да на нее достаточно раз взглянуть, чтобы понять – ни о каких свадьбах только на бумаге и речи быть не может! Пришлось ждать, пока Пьере заберет свою мелюзгу, а Сэм организует транспорт. В результате свадьбу я пропустила.
Пригвоздив его напоследок к месту суровым взглядом, Руби повернулась к Роз.
Но та была одержима собственными демонами. Джулиана.
За столом действительно сидела Джулиана, хотя и сильно отличающаяся от прежней. Элегантная молодая дама, встретившая их по прибытии в страну, бесследно исчезла. Громадный синяк украшал ее левый глаз. Волосы, ранее собранные в сложную прическу, представляли теперь собой воронье гнездо. Лицо опухло от слез, на щеках остались следы от потекшей туши.
– Роз, я никогда… – пробормотала она сестре, смотрящей на нее как на привидение.
– Что?
– Я клянусь… Прошлая ночь… Я понятия не имела… – Джулиана разразилась рыданиями. Сквозь них невнятно пробивалось: – Роз, я вышла за Жака, когда мне было шестнадцать, я была совсем глупой, ничего не понимала. Наверное, мне следовало оставить его, но я продолжала надеяться, что со временем все наладится. Отец всегда так меня любил, я чувствовала себя избранной. Конечно, были еще Кифер и Конрад, и престол казался недоступным. А после оказалось – Жак предполагал, что Конрад умрет молодым. Потому что…
Она сбилась, судорожно провела рукой по заплаканному лицу.
– Клянусь, я не знала. Может, отец знал. Думаю, потому Жак и женился на мне.
– Ох, Джули.
– Что знал ваш отец? – спросил Эрхард, но она только покачала головой.
– К тому времени, как умер Конрад, я знала, что Жак меня не любит. Я была так несчастна. Я решила, что мне все равно, – пусть он делает со страной, что хочет.
Теперь все смотрели на нее. Руби отвлеклась от Ника и оглядывала Джулиану с выражением, хорошо знакомым Нику. Так она смотрела, когда у них в семье появлялся новый мальчик.
Вот цыпленок, нуждающийся в маме-курице, говорил ее взгляд.
– У вас, вероятно, жуткая депрессия, милочка, – сочувственно заявила Руби Джулиане. – У меня так было, когда умер мой муж. Такое ощущение, что вокруг тебя туман и прорвать его невозможно.
– Так и есть, – подтвердила Джулиана. – На прошлой неделе, после того ужасного происшествия с толпой, мы уехали в Париж, но потом Жак решил вернуться. Сказал, что нам следует быть поблизости.
– Зачем?
– Мне он не объяснил. Он давно мне ничего не объясняет. Часто замолкает в разговорах с другими на полуслове, когда думает, что я могу услышать. Я знаю, я сама виновата. Было проще соглашаться со всем, что он предлагал, лишь бы ко мне не приставали.