Пиппа немного помедлила.
— Я не оставлю детей, ты это знаешь.
— Я делаю все, что в моих силах. Черт побери, Пиппа, всего пять недель назад я работал плотником!
— А я была дояркой, — она попыталась улыбнуться, однако это ей не удалось.
Как же Максу хотелось в этот момент принять окончательное решение, но он не мог так поступить, не поговорив со своей матерью.
— Извини, Пиппа, я все время подвергаю тебя всевозможным унижениям. Если ты останешься здесь, мы в ближайшее время определим твое положение при дворе.
— Я — опекунша детей, и это моя единственная роль в жизни. Мы с Долорес будем сидеть рядом с ними на солнышке до конца своих дней. Тебя это не устраивает? Я согласна на эту проклятую фотосессию, только я ни за что на свете больше не пойду к Даниэле.
— Она — владелица единственного в городе магазина, где продают нужные платья.
— А что там? — Пиппа указала рукой в сторону, там по улице бродили люди в театральных костюмах. — Похоже, это какой-то театр. Я уверена, что в костюмерной я смогу найти подходящий наряд для себя.
Филиппа, как и собиралась, подобрала себе платье в театральной костюмерной. Она вышла на улицу очень довольной, у нее в руках была огромная коробка. Пиппа широко улыбалась, однако она посерьезнела сразу же, как только увидела, что ее ждет Макс.
Почему я перестаю улыбаться в его присутствии?
— Что ты подобрала? — спросил он.
— Все увидишь в свое время.
Они направились к автомобилю, а им навстречу внезапно выбежала Даниэла.
— Иди в машину, Пиппа, — сказал Макс.
— Ты шутишь? Я не хочу упустить возможность заехать ей в глаз.
— Боюсь, ничего не выйдет. Держи себя в руках, если не хочешь предстать перед судом.
Пиппа театрально вздохнула и повернулась лицом к подошедшей Даниэле. Несмотря на то, что фигура этой женщины неплохо сохранилась, на первый взгляд ей можно было дать лет пятьдесят. На Даниэле было надето дорогое обтягивающее платье, на ногах красовались туфли на высоченных каблуках.
— Мне нужно извиниться, — с трудом переводя дыхание, произнесла Даниэла, обращаясь к Максу и нарочно не замечая Пиппу. — Если бы я знала, что у этой женщины имеются полномочия… Вам нужно выдавать специальные удостоверения своим слугам, Ваше Высочество.
— Пиппа — опекунша наследного принца, у нее есть банковская карта. Она имеет право тратить столько денег, сколько захочет.
— Покойный принц никогда не давал подобных привилегий своим слугам.
— Пиппа не служанка! — Макс заорал с такой силой, что младенец, который спал в коляске неподалеку от них, проснулся и заплакал.
— Тогда кто она? — Даниэла посмотрела на Пиппу так, как будто та была пустым местом.
— Она — представитель новой системы управления этой страной, так что привыкайте.
Вокруг них начали собираться местные жители и театральные актеры.
— Мы можем наконец уехать отсюда? — спросила Пиппа, и Макс кивнул, открывая перед ней дверцу автомобиля.
— Нам пора ехать, — сказал он, обращаясь ко всем собравшимся. — Спасибо за то, что помогли приобрести платье.
— Кто помог вам с платьем? — спросила побледневшая Даниэла, понимая, что только что потеряла отличных клиентов.
— Мы помогли, — отозвалась театральная костюмерша. — Она будет выглядеть по-королевски, тем более рядом с таким мужчиной. Они — настоящая королевская пара.
— Мы уезжаем, — сказал Макс и сел на водительское место. Автомобиль был окружен улыбающимися людьми, которые оттеснили Даниэлу на задний план.
Макс завел двигатель и нажал на педаль газа. Толпа продолжала выкрикивать приветствия и возгласы о том, что дни правления Леву сочтены и нужно только дождаться, когда подпишут соответствующие документы.
По дороге в замок Макс и Пиппа молчали. Макс размышлял о том, что ему следует немедленно вернуться в Париж, ведь он двадцать лет работал как каторжный, чтобы стать владельцем одной из самых больших строительных компаний в Европе. Королевская семья никогда не помогала ему. А теперь он все бросил и приехал сюда, чтобы справиться с собственным чувством вины.
Вероятно, из Марка получился бы хороший правитель Альп д'Эстелла. Он и его сестры будут здесь счастливы, но только в том случае, если с ними останется Пиппа.
— О подписании каких документов кричали люди? — нарушила молчание Филиппа.
Макс состроил недовольную гримасу.
Почему мне кажется, что будет трудно уговорить Пиппу остаться? Неужели это из-за того, что я неравнодушен к ней?
Пиппа повторила свой вопрос, и Макс заставил себя сосредоточиться на ответе:
— После смерти Бернарда наследник трона должен заявить свои права в течение шестидесяти дней.
— Ты имеешь в виду, что этим заявителем станет Марк?
— Я полагаю, именно так, хотя подпись на документе вместо него должна будешь поставить ты. Я этого сделать не могу.
Пиппа устало опустила голову на руки.
— Ты будешь жить в прекрасных условиях.
— Да уж! — тихо произнесла она. — Я уже сейчас могу это себе представить.
Макс выругался и остановил автомобиль прямо посередине дороги.
— Мне очень жаль, что тебе приходится заставлять себя.
— Не обращай на это внимания, Макс.
— Черт побери, Пиппа, моей матери пришлось всю жизнь жить в таких жутких условиях! Она была всего лишь глупым подростком, когда ее прельстили деньги и титул моего отца, она почти сразу забеременела. Отец женился на ней, но только по одной причине: ему хотелось отомстить Луи, который жаждал женить его на наследнице трона. Я хочу, чтобы ты поняла.
— Я все понимаю, и давай прекратим этот разговор.
— Я думаю о твоем будущем! Я должен заниматься государственными делами, но вместо этого думаю только о тебе!
— Тогда прекрати это делать, — сердито сказала Пиппа. — Я не хочу с тобой разговаривать. Я возвращаюсь во дворец и буду там веселиться и петь.
— Как тогда на ферме, чтобы отвлечься от грустных мыслей?
— Наша машина стоит на середине дороги.
— Мне на это наплевать! Я — принц-регент Альп д'Эстелла и делаю то, что хочу, — Макс свирепо посмотрел на Пиппу, дожидаясь ее ответа, однако она молчала. — Почему ты молчишь?
— А что я должна говорить?
Не успев как следует подумать о последствиях своего поступка, Макс поцеловал Филиппу. Она ответила на его поцелуй. Ни одна женщина прежде не вызывала в нем такого желания. Пиппа запустила руки в его густую шевелюру, и Максу показалось, что он теряет рассудок. Их поцелуй длился целую вечность, они никак не могли оторваться друг от друга.