— Антон попал в автомобильную катастрофу? — Матвей схватился за голову. Видно, он тоже крепко спал, прежде чем его разбудили. — И где он теперь?
— В ортопедической клинике, палата номер три. Но он сейчас наверняка спит.
— Вы что, были там?
— Да, я совершенно случайно оказалась в тех краях… — Она внимательно посмотрела Матвею в глаза. — А вы не знаете, кто такая Нина… Лискина?
Елена Дмитриевна, совершенно придя в себя, пожала плечами:
— Как кто? Сестра моя. А при чем здесь она?
— А где она живет?
— Да вам-то это зачем?
— Дело в том, что Антон был в машине вместе с вашей сестрой. Ведь белый «Мерседес» — ее!
— Да. Вернее, ее мужа. Вы хотите сказать, что Антон был в машине с Ниной? Интересно, где это она его нашла? Мы же просто с ног сбились, а она нашла его и тут же устроила аварию. Впрочем, это на нее похоже.
Елена Дмитриевна разочаровывала Наталию с каждой минутой все больше и больше. Матвей включил свет, и она увидела каждую морщинку, каждую складочку на лице и шее этой женщины, которая напоминала ей теперь старую тряпичную куклу. Глаза ее смотрели с недоверием, и оттого с ней меньше всего хотелось разговаривать.
— Так вы мне скажете, где она живет? — У Наталии кончалось терпение.
— Зачем это вам?
— Если вы на самом деле ее сестра, то почему же до сих пор не спросили меня, что с ней? Жива ли она?
— Да, действительно… Хотя я и так знаю, что с Ниной никогда ничего не произойдет. Так что с ней?
— Ее вообще не нашли. Ни следа. Словно ее там и не было, хотя Антон утверждает, что был именно с ней. Вы же и сами только что сказали, что белый «Мерседес» принадлежит вашей сестре. Я хочу съездить к ней и поговорить…
— Крымская, девятнадцать, квартира шесть. Матвей, собирайся живо, поедем к Антону… Так какая, говорите, палата?
— Я вас подвезу. — Прежде, чем выйти, Наталия еще раз бросила взгляд на эту странную пару, один из которых выдавал себя за брата Антонами усмехнулась: чего ради-то? Подумаешь, разница в возрасте!
В машине Елена Дмитриевна несла какую-то чушь о своей сестре, называла ее почему-то «росомахой», разгильдяйкой, помешанной на деньгах и сексе, и совершенно, казалось бы, не брала в расчет то, что рядом находится в общем-то посторонний человек в лице бывшей учительницы ее сына.
— Вы пойдете с нами? — спросила Елена Дмитриевна, когда они остановились возле входа в больницу.
— Нет, я уже была у него. Уверена, что он сейчас спит. Я навещу его, быть может, утром.
— Подождите. — Матвей, молчавший всю дорогу, вдруг взял Наталию за локоть и отвел в сторону. — Вы извините нас… Особенно Лену… У нее довольно сложные отношения со своей сестрой. А что касается нашего с вами разговора, то прошу прощения. После ваших слов мне многое стало понятным… Скорее всего, Нина и прятала у себя Антона. Она проповедует несколько другой образ жизни, чем тот, которого стараемся придерживаться мы.
Она более свободолюбивый и раскованный человек. Но она-то может себе это позволить, у нее несравненно более высокий уровень жизни — ее муж является директором одного из коммерческих банков, — а мы — нет, поэтому Антон всегда тянулся к ней, словом, к тому, о чем я только что вам сказал…
— А вас не насторожило, что на месте аварии этой самой Нины не оказалось? — задумчиво спросила Наталия, все больше и больше увлекаясь этой историей. Мысль о том, что завтра (вернее, уже сегодня) рано вставать, чтобы идти в музыкальную школу, почему-то не приходила ей в голову. Не дождавшись ответа от Матвея и мысленно простив его за то, что он наговорил ей в полночь у нее дома, она попрощалась с ним (Елена Дмитриевна уже скрылась за дверями больницы) и поехала на Крымскую.
Она долгое время боялась открыть глаза. Ее острое обоняние отметило посторонние запахи, а это означало, что она не дома. Но тогда где? Вот уже в течение семи лет она вставала и ложилась в одной и той же квартире, в своей спальне и знала все ароматы и запахи, присущие именно этой пространственной нише. Она никогда не ночевала ни у друзей, ни в гостиницах, предпочитая всему свою комнату, где только и могла чувствовать себя в полном комфорте. Ее спальня соседствовала с ванной комнатой, которую она не променяла бы ни на какие блага мира. Там было все оборудовано специально для нее. Об этом позаботился Глеб. Она вдруг вспомнила, как она отказала ему в последний раз. Она видела выражение его лица и понимала, что делает ему больно, но мысль о том, что ей предстоит провести ночь в объятиях совершенно неуправляемого, молодого и горячего любовника, не позволила ей выполнить свой супружеский долг. Глеб пошел спать к себе в кабинет, вежливо пожелав им обоим — жене и племяннику, который «почему-то» вот уже несколько дней жил у них и, похоже, не собирался уходить, — «спокойной ночи». Антон должен был спать в комнате для гостей, соседствующей с супружеской спальней Глеба и Нины. Они оба потеряли голову — Нина и Антон. И теперь уже никто не смог бы с точностью сказать, кто явился инициатором этой страшной для Глеба, да и для любого другого нормального человека, измены, этого сексуального (не более) партнерства неопытного, но очень откровенного в своих желаниях подростка с взрослой, уверенной в себе и страстной женщиной. Они сблизились совершенно случайно на дне рождения матери Антона, Лены, когда все гости танцевали в большой комнате, а Нина зашла в комнату племянника, чтобы попросить у него таблетку от головной боли. Она и раньше бывала здесь, но никогда не решалась спросить, почему все стены в его комнате завешаны большими фотографиями его бывшей учительницы музыки, Наталии Валерьевны. Вроде бы и так все ясно. А в тот вечер почему-то спросила.
— Мне нравилось, когда она приходила сюда, — сказал, не вставая с дивана, Антон, который до прихода своей тети смотрел телевизор. Он даже не повернул головы в ее сторону, словно ее приход сюда совершенно ничего не означал. «А ведь он мог хотя бы подняться в знак уважения или просто ради приличия», — мелькнуло тогда у Нины, но она внешне этого никак не выказала и просто села рядом с племянником, касаясь его своим боком.
— И что же в ней было такого особенного? — не унималась она. Выпитое вино сделало ее разговорчивой. Ноги стали почему-то ватными, голова приятно кружилась. Если бы она выкурила сейчас хоть одну сигарету, то непременно упала бы.
— Когда она приходила, то садилась вон там, справа от меня, — он махнул рукой в сторону закрытого теперь пианино, — очень красиво закидывала ногу за ногу и когда наклонялась ко мне, то я мог видеть вырез ее блузки, а за ним — грудь.
— Ну и как, красивая у нее грудь?
— Красивая. Небольшая, но очень красивая. Минут за пять до ее прихода я всегда поджидал ее у окна, смотрел, как она перебегает улицу, потом останавливается перед домом и оглядывается, чтобы никто не увидел, как она застегивается на все пуговицы, как закалывает или стягивает в узел свои волосы… Особенно мне нравилось, когда она приходила с дождя… Тогда в ее волосах примерно с час, ровно столько, сколько шел урок, держался запах мокрых листьев, воды и, как мне казалось, реки… — Больше говорить он уже не мог: рука женщины, сидящей рядом, опустилась к нему на колено. Антон вздрогнул всем телом, а потом почувствовал, как к щекам прихлынула кровь и запульсировала в висках, в мочках ушей, в кончиках пальцев и других, более нежных местах.