Обо всем этом Лаура рассуждала, ведя машину тихими улочками Кумера-Кроссинг. Городок был опрятным и чистеньким, большинство домов колониального стиля были намного меньше и скромнее, чем то, к чему она привыкла.
Лаура всегда очень любила родительский дом, проданный теперь друзьям семьи, — настоящий тропический оазис, гордость и радость ее матери, много лет с удовольствием занимавшейся садом.
Суперсовременное сооружение, в котором ей пришлось жить после свадьбы, — она так ни разу и не подумала о нем как о «доме» — было спроектировано другом Колина. На стадии проектирования велись бесконечные разговоры о чистом пространстве, энергетических потоках и стимуляции созидательного настроения, которые были ей непонятны, да и неинтересны. Когда она робко пыталась высказать свои пожелания, мужчины попросту отмахивались от нее. Ее потребности — тепло, уют, комфорт были слишком примитивны, по их мнению. В результате ей пришлось жить в огромной белой геометрически правильной и помпезной башне.
«Все должно быть белым, — настаивал Колин. Снаружи и внутри. Ты должна мыслить по-современному, дорогая. Сарай в стиле „Унесенных ветром“, в котором ты выросла, не для семьи известного врача. Большинство женщин были бы в восторге, живя в таком доме».
Коттеджи, мимо которых проезжала Лаура, могли поместиться в одну их гостиную, с огромными диванами и абстрактными картинами на стенах черное, серое и серебристое на белом.
«Зачем нам нужна такая огромная гостиная?» осмелилась однажды спросить Лаура.
«Для приемов, глупая гусыня. Если ты, конечно, когда-нибудь приобретешь достаточно лоска, чтобы тебя было не стыдно представить в роли хозяйки».
Двадцать минут спустя Лаура точно знала, где будет жить. Это был совсем маленький бревенчатый коттедж, построенный, наверное, еще первыми поселенцами, с маленькой верандой, на которой наверняка приятно посидеть в дождь или полюбоваться закатом.
Коттедж был выкрашен в белый цвет, а двери и ставни — в солнечно-желтый. Он был огорожен низким частоколом, оплетенным обильно цветущей бугенвиллеей. Прежние хозяева разбили прекрасный маленький палисадник, полный ярко-желтых и белых маргариток, кремовых и оранжевых лилий и мелких розовых цветочков, ковриком стелющихся по земле.
Гаража не было. Лаура сразу вспомнила гараж на шесть машин в доме Колина — для пяти машин из его коллекции и ее «вольво» — «самой безопасной машины для такого ужасного водителя, как ты», по его словам. После безжалостной критики Колина она со временем вообще перестала садиться за руль. Столь же безжалостной критике были подвергнуты и несколько ее попыток удивить мужа своими кулинарными способностями.
Что же все-таки заставило Колина жениться на ней? Секс? Для человека, непрерывно обвиняющего ее во фригидности, он слишком часто затаскивал ее в постель, чтобы воплотить свои извращенные фантазии.
Зажав в руке ключ от коттеджа, Лаура вышла из машины и огляделась. Интересно, за ней кто-нибудь наблюдает? Неподалеку располагался большой дом в колониальном стиле, обширная территория вокруг которого была засажена пальмами.
Деревянные ворота открылись без малейшего скрипа. Лаура аккуратно прикрыла их за собой и медленно пошла по узкой, вымощенной плиткой дорожке, затем поднялась по двум ступенькам на веранду. Открывая ключом желтую деревянную дверь, Лаура чувствовала себя Алисой в Стране Чудес.
Коридор с деревянным полированным полом и чуть более темными плинтусами привел ее в холл, уходя дальше к задней двери. Лаура стала медленно обходить комнату за комнатой. Слева — гостиная, справа — столовая. Пройдя через гостиную, она оказалась в спальне с прилегающей ванной комнатой; к столовой примыкала маленькая кухонька. Итак, всего пять маленьких комнат. Прачечной нет. Впрочем, она может оказаться где-нибудь в пристройке снаружи.
Так и есть. К маленькой пристройке вела крытая дорожка, пройдя по которой Лаура вышла на ослепительно яркое солнце и оказалась в настоящем саду. Здесь преобладала разросшаяся лаванда.
Сорвав веточку, Лаура поднесла ее к лицу и вдохнула пьянящий аромат. Тропинка нырнула в заросли лантаны, обильно усыпанной благоухающими оранжевыми цветами. Лаура умилилась, увидев специальную купальню для птиц, сейчас пустую и треснувшую.
Это место для меня, подумала Лаура. Кукольный домик, в котором ей нравится все и где дышится полной грудью. В доме не было мебели, но ей много и не требовалось. Ей даже нравилось, что она сможет обустроить все по собственному вкусу.
Вернувшись по дорожке к дому, Лаура присела на нагретую солнцем каменную ступеньку и подняла руки и лицо к солнцу, вознося молитву:
— Господи, помоги мне, пожалуйста. Дай мне силы, я не могу прятаться вечно.
Но если Колин и найдет ее здесь, то не сразу. И это давало ей пусть и временное, но чувство облегчения и свободы. Она уже полюбила этот городок на краю пустыни, тихий и восхитительно примитивный, как будто тысячи лет цивилизации обошли его стороной. Лаура не уставала восторгаться богатством красок окружающей ее природы — ярко-красная земля, кобальтово-синее небо, листва всех оттенков зеленого, бирюзовая вода в многочисленных ручьях и речушках, пересекающих город.
Лаура заметила, что ее страхи и тревоги притупились на этом просторе, а это — первый шаг к возрождению, ведь любая, самая дальняя дорога начинается с первого шага. Она обязательно найдет в себе силы стать уверенной, способной позаботиться о себе и о других, завести друзей и вернуться к музыке.
Отбросив волосы назад, Лаура вошла в коттедж.
Она уже решила, что поселится именно в нем, и теперь собиралась прикинуть, какая мебель ей потребуется. Она достала из сумки маленький блокнотик и стала делать записи, наслаждаясь каждым мгновением своей самостоятельности.
Звук захлопнувшейся дверцы автомобиля вывел его из раздумий. Впрочем, нельзя сказать, что его работа этим утром была очень уж продуктивной. Воспоминания всегда причиняли ему боль, и только работа позволяла не сойти с ума.
В Кумера-Кроссинг его знали как Эвана Томпсона. Холостого. Загадочного. Но Эван Томпсон не настоящее его имя, как и плотницкое занятие не было его настоящей профессией. Он никогда не учился плотницкому ремеслу, но в молодости многое перенял у своего отца-дипломата, который, с удовольствием плотничая, расслаблялся и снимал стресс.
Его отец! Кристиан Келлерман. Убитый террористами на Балканах.
В прошлой жизни его звали Эван Келлерман.
Он был известным журналистом-международником, снискавшим славу бесстрашного и правдивого профессионала. В своих репортажах из зон боевых действий он всегда старался дать честные ответы на самые животрепещущие вопросы. Он освещал войну на Балканах, а после подписания мирного соглашения — процесс демилитаризации. В это время Эван часто навещал отца, работавшего в Вене.
Ему было что рассказать об этой войне. Он делал репортажи о повседневной жизни людей в нечеловеческих условиях насилия и страха, когда жизнь любого человека, и журналиста в том числе, не стоила ни гроша.