— Я к ней поднимусь, — кивнул Горбовский, — и мы наконец все узнаем.
— Только с одним условием. Вы не будете так нервничать. Я понимаю, что это невозможно, но нужно постараться взять себя в руки. В конце концов вы потеряете и деньги, и собственное здоровье.
Горбовский тяжело вздохнул, но не стал возражать. Он попросил Сашу отключить камеру и перемотать пленку. Потом взял записку Наташи и другое письмо, в конверте, положил их все в свой внутренний карман. Затем провел рукой по лицу и поднялся, готовый пройти на второй этаж.
— Может, мне пойти с вами? — предложил Дронго. — Будет лучше, если мы отправимся вместе. Я могу обратить внимание на детали, которые ускользнут от вашего внимания.
— Вы правы, — кивнул Горбовский. — Саша, — обратился он к своему охраннику, — позвони дежурному у ворот и предупреди, чтобы сегодня не спал. Скажи, что мы тоже не будем сегодня спать.
— Хорошо, — кивнул Саша, — я пойду и сам все проверю.
Горбовский и Дронго прошли к лестнице, поднялись на второй этаж. Вскоре Роман Андреевич уже стучал в двери комнаты своей матери.
— Кто там? — раздался голос Риммы Алексеевны.
— Мама, это я, — ответил Горбовский, — со мной господин Дронго. Мы хотим к тебе зайти.
— Ты, как обычно, нашел удивительно подходящее время, — сообщила мать, — уже двенадцатый час ночи. Ну хорошо, подожди минуту, я сейчас оденусь. Хорошо еще, что я не спала. — Она хотя и ворчала, но, чувствовалось, ей приятно, что сын пришел к ней поздно ночью вместе со своим другом. Больше всего на свете эта гордая женщина хотела быть полезной своим детям. Более всего она нуждалась в обычном человеческом разговоре, когда сыновья приходили к ней за советом. Как часто повзрослевшие дети не понимают таких элементарных вещей. И как страшно потом они мучаются, лишившись возможности такой беседы и разговаривая с родителями только в своих снах.
Римма Алексеевна наконец открыла дверь. Она была в цветастом халате, успела собрать волосы, даже застелить постель. Посторонившись, она пропустила обоих мужчин в свою комнату. Кроме кровати, здесь стоял небольшой круглый столик, четыре стула, трюмо, зеркало, тумбочки, шкафы. Римма Алексеевна занимала самую большую комнату в правой части здания.
— Садитесь, — показала она на стулья вокруг стола и сама первой села, глядя на сына.
— Что случилось? — спросила мать. — Ты сегодня плохо выглядишь. Неужели поругались с Викторией?
— Мама, ну когда мы с ней ругались? — развел руками Горбовский. — У меня просто болит сердце.
— У твоего отца никогда не болело сердце, — строго заметила Римма Алексеевна.
— Хотя он и умер от инфаркта, — вставил Горбовский.
— Это разные вещи, — прервала его мать, — отец умер, когда ему было уже под семьдесят. А тебе только сорок шесть. В твоем возрасте он не жаловался на сердце. И только потому, что у него была хорошая жена.
— Безусловно, — кивнул Роман Андреевич, — я никогда с этим не спорил.
— Скажите, молодой человек, сколько вам лет? — спросила она, обращаясь к Дронго.
— Сорок два, — ответил он.
— У вас болит сердце? — уточнила она.
— Иногда болит, — признался Дронго, — я даже однажды попал в больницу.
— Это потому, что вы ведете нездоровый образ жизни, — строго сказала она, — вам нужно перейти на диету и больше бывать на свежем воздухе.
— Вы абсолютно правы. — Он уже знал, что с ней лучше не спорить.
— Мама, мы завтра поговорим о диете, — пообещал Горбовский, — а сегодня у нас к тебе важное дело. Ты помнишь, несколько дней назад ты просила меня купить тебе журнал «Лица».
— Какой журнал? — нахмурилась старуха. — Ничего я не помню.
— Ну как же не помнишь, — занервничал Роман Андреевич, — ты постарайся вспомнить. Журнал «Лица». Тебе рассказывала подруга, что там опубликовали и мою фамилию в списке ведущих бизнесменов страны. Ты меня просила купить и привезти тебе этот журнал. Теперь вспомнила?
— Конечно, вспомнила, — оживилась она. Когда речь шла о ее старшем сыне, она сразу вспоминала любые подробности. Старуха в последние годы жила только своей семьей и более всего гордилась успехами своего старшего сына. Может, поэтому она так недолюбливала его супругу, считая, что и вторая жена ее старшего сына не достойна такого сокровища, как Роман. Виктория не могла понять, что это не просто материнская ревность, а огромная, всепоглощающая любовь матери к своему сыну, которая становится единственной страстью в ее возрасте.
— Там про тебя так интересно написали, — оживилась мать, — ты рассказал своему другу об этом? Ты вошел в число пятидесяти ведущих бизнесменов страны. Там еще был этот симпатичный банкир, который мне так нравился. И твоя фамилия. Куда я положила этот журнал? Я его сейчас вам покажу.
— Вот именно, — попросил сын, — покажи нам этот журнал.
— Не могу, — вдруг виновато произнесла она, — ой, я совсем забыла. У меня ведь взяла этот журнал Раиса, чтобы посмотреть. И до сих пор не вернула. Сейчас пойду к ней и возьму журнал. — Она решительно поднялась.
Горбовский взглянул на Дронго и вскочил следом за матерью.
— Нет, — остановил он ее, — не нужно никуда ходить. Ты мне лучше скажи: ты точно помнишь, что отдала журнал Раисе?
— Ну конечно, точно помню. Я еще пожелала ей, чтобы и Аркадий попал в число пятидесяти самых известных ученых нашей страны. И тогда я буду абсолютно счастлива.
— И Антон чтобы попал в число ведущих спортсменов, — улыбнулся Горбовский.
— А почему нет? — спросила она. — В нашей семье все должны стремиться стать первыми. У них перед глазами твой пример. Разве этого мало?
— Нет, конечно, — согласился Горбовский, — только ты никуда не ходи, мама. Мы сами зайдем к Раисе и заберем журнал. Я как раз похвастаюсь перед моим другом. А ты ложись спать, уже поздно.
— Вот так всегда. Только зашел и сразу уходишь, — ревниво сказала старуха, — а когда ты был маленьким, то всегда приходил ко мне и лез под одеяло, пытаясь опередить своего младшего брата.
— Хорошо бы и сейчас залезть куда-нибудь, чтобы спрятаться ото всех проблем, — признался Роман Андреевич.
— Ну ладно, — разрешила она, — и потом не забудь вернуть мне журнал. Я его оставлю на память. Ты же знаешь, что я собираю все материалы о тебе. До свидания, молодой человек, — обратилась она к Дронго.
— Спокойной ночи.
— Что вы об этом думаете? — спросил Роман Андреевич, когда они вышли из комнаты.