— Тогда забудем, — отрезал Шедоуспан, решив, что лучше ему не иметь никаких дел с этим цербером.
— Можешь считать это капризом, в память об одной старой знакомой.
Вор немного покрутился, затем, сделав шаг в сторону, скрылся в темноте, как провалился. Затем назвал свою цену.
Темпус и не спорил. Более того, он был готов заплатить ему половину авансом.
— Я слышал, что ты не так уж и стараешься для Китти. И будто ты до сих пор в долгу перед гильдией наемников, и что Китти слишком хорошо это знает, чтобы давать тебе какие бы то ни было поручения. Раз ты не торгуешься из-за моего вознаграждения, значит, я мало запросил с тебя?!
Молчание.
— А правду говорят, что ты как-то грубо обошелся с той шлюхой, что умерла сегодня? И эта Эмоли так боится тебя, будто из-за того, что ты там у нее делаешь все, что тебе заблагорассудится, и никогда не платишь!
Темпус звучно откашлялся — словно треск разламывающегося сухого льда раздался при этом.
— Я подожду тебя здесь, а когда ты принесешь мне обещанное, сам сможешь увидеть, что я сделаю.
Ответа из темноты не последовало, послышался лишь шум шуршащего под ногами гравия.
«Да, юноша, уж я дождусь тебя здесь. Должен признать, ты прав, во всем прав! И тебе очень стоит поговорить со мной еще раз».
Темпус, замешкавшись, еще не успел разделаться с завтраком, доставленным ему с кухни «Единорога», как внизу раздался голос:
— Ничего не выйдет? Девушка-то, оказывается, колдунья, даром что такая симпатичная. Да ни к чему это мне иметь дело с колдовством из-за каких-то игрушек, которые не очень-то мне и нужны, да еще за такие гроши!
Девушка?! Да это была женщина примерно его возраста, если только не существует еще одна пара бриллиантовых булавок, в чем он сильно сомневался. Широко зевнув, вор так и не дотянулся до свисающего и раскачивающегося перед ним кошелька.
— Я просто разочарован. Я-то понадеялся, что уж Шедоуспан выкрадет!
Намек явно возымел действие на невидимого вора, и кошелек исчез из поля зрения Темпуса. Затем нечто трудноуловимое подсказало ему, что он вновь остался в одиночестве — если бы не эти клиенты Оружейной лавки бога Вашанки! Видимо, очень скоро в Санктуарии развернутся интересные события. Он подсчитал, что двадцати трем покупателям удалось убраться восвояси со своим мистическим оружием, в то время как четверо на его глазах погибли в драке.
Хотя, возможно, к этому приложил руку цербер по имени Зэлбар. Что касается Темпуса, то он носил на шее амулет Вашанки, так что хотя и не может во всем с ним соглашаться, но будет хотя бы терпимо относиться к своему божеству.
В вечерних сумерках показалась женщина, та, которую он ожидал. Ему нравились сумерки: они хорошо подходили как для убийства, так и для любви. Иногда, когда удача улыбалась ему, он, устав от сумерек, позволял себе вздремнуть. Человеку, проклятому магом и вынужденному служить божеству, не часто удается поспать. Он страстно желал и ожидал наступления сна, как другие мужчины ждут свидания с женщиной. Честно говоря, ему наскучили женщины, не считая тех, кто продавал себя, или тех, кого приходилось брать приступом.
Эта женщина с черными волосами, свободно раскинувшимися по плечам, прикрытыми оленьей шкурой, была из их числа.
Он тихо, очень тихо назвал ее имя:
— Сайма!
Когда она повернулась, сомнений у него не осталось. Он подумал, что только ее и мог иметь в виду Хаким, и не ошибся.
С серыми, как у его коня глазами, с тронутыми кое-где серебром волосами, она все еще была очень хороша. Руки ее поднялись, затем, как бы спохватившись, прижались к губам, скрывая исказившие лицо страх и огорчение. Ему был понятен смысл ее жеста: она по привычке потянулась к заколкам в волосах, позабыв о том, что их там уже нет.
Он продолжал оставаться в седле, не двигаясь и не заговаривая с ней вновь, предоставляя ей право самой решить, что делать. Оглянувшись по сторонам, она подошла к нему.
Когда рукой она прикоснулась к уздечке, Темпус произнес:
— Он кусается.
— Потому, наверное, что ты научил его этому. Но меня он не укусит.
Взявшись руками за лошадиную морду, она стала давить пальцами на чувствительные точки на коже животного. Конь приподнял морду, простонал и задрожал.
— Что ты ищешь здесь? — он склонил свою голову к голове Вашанки на медальоне; медный локон упал и прикрыл один глаз.
— Украли орудия моего труда.
— У тебя есть деньги?
— Есть. Но недостаточно.
— Пойдем со мной!
— Ни за что и никогда!
— Так ты выполняешь свой обет?
— Я истребляю чародеев. И не могу позволить какому бы то ни было мужчине прикасаться ко мне, если это не клиент. Я не могу себе позволить любить; я целомудренна в своих чувствах.
— Все эти мучительные годы?
Она улыбнулась. Горькая складка обозначилась в уголках ее рта, и он понял, что никакие снадобья и косметика не могут скрыть возраст женщины.
— Да. А ты как? Ты не примкнул к Ордену Голубой Звезды, иначе я увидела бы знак на твоем челе. Чему подчиняются твои устремления?
— Ничему. Отмщение бессмысленно. Только прошлое живо в нас. Волшебство и чародейство — это не для меня. Я слишком уважаю логику.
— Так на тебе до сих пор лежит проклятье?
— Если ты так это называешь, то пожалуй, да! Я тружусь во славу Бога-Громовержца, время от времени. Развязываю войны, множество войн!..
— Что привело тебя сюда, Кле…
— Темпус теперь. То, что у меня в перспективе. Я занимаюсь строительством храма в честь него.
И он указал на Оружейную лавку Вашанки на другой стороне улицы. Палец его при этом дрогнул, но, он надеялся, она не заметила этого.
— Тебе не стоит заниматься своим делом здесь, в этих местах. Я служу в дворцовой охране цербером. Приходится соблюдать правила приличия. Нечего нам рыть яму друг другу. Не стоит омрачать воспоминания.
— Стараться уцелеть и выжить? Для кого? Или, может быть, ты еще любишь меня?
С подлинным изумлением она глянула на него.
— Нет! — сказал он, но в горле у него запершило. — Покинь эти места. Я слишком хорошо изучил порядки там, у него. И не советую рисковать. Я верну тебе то, чего ты лишилась. Давай встретимся сегодня в полночь в Саду Лилий, и ты получишь их, обещаю тебе! Только постарайся в оставшееся до нашей встречи время не тронуть ни одного мага. Если это случится, я не отдам их, и тебе нечего будет делать.
— Очень мило с твоей стороны? Что же плохого в том, что я делаю то, на что у тебя не хватает сил?