Деревенские танцульки любим мы с подругой,
Раз с прихлопом, два с притопом и еще по кругу!
Вот сейчас я поцелую милку свою в губы,
Парень я такой приятный и совсем не грубый!
Конечно, Сара Тидуэлл спела бы ее не так, как этот трубадур с осипшим от виски голосом. Хотелось бы мне услышать Сару, но — увы!
Я добрался до своего дома. Огляделся, в непосредственной близости никого не увидел (хотя где-то заурчал лодочный мотор), разделся до трусов, вошел воду и поплыл к плоту. Забираться на него не стал, полежал на воде, держась за перекладину лесенки, лениво перебирая ногами. Приятно, конечно, но чем занять остаток дня?
Я решил навести порядок в моем кабинете на втором этаже. А покончив с этим, заглянуть в студию Джо. Если, конечно, достанет мужества.
Я поплыл назад, поднимая и опуская голову. Вода, словно холодный шелк, струилась вдоль моего тела. Я чувствовал себя выдрой. А когда до берега оставалось всего ничего и я вновь поднял голову, то увидел женщину, которая стояла на Улице и наблюдала за мной. Такая же тощая, что и встреченная мною в «Уэррингтоне», только в зеленом наряде. В зеленом наряде и указывающая рукой на север, словно дриада в старинной легенде.
Челюсть у меня отвисла, в рот полилась вода, которую я тут же выплюнул. Встал, протер глаза. И расхохотался, нервным таким смехом. За женщину в зеленом я принял березку, растущую чуть к северу от того места, где лестница от «Сары-Хохотушки» спускалась к Улице. Но даже когда вода уже не заливала мне глаза, мне показалось, что сквозь зеленую листву на меня смотрит не белый, с черными отметинами ствол, а чье-то лицо. Ветра не было вовсе, воздух застыл, вот застыла и физиономия (совсем как лицо женщины в черных шортах и купальнике). За березой стояла засохшая сосна. Одна голая ветвь тянулась к северу. Ее-то я и принял за костлявую руку.
Так я пугал себя не впервые. Мне много чего чудится, тут уж ничего не поделаешь. Напишите с мое, и вам тоже каждая тень на полу покажется следом, а каждая линия, замеченная в пыли, — тайным посланием. Все эти рассуждения, однако, не приближали меня к решению главного вопроса: что же такого особенного в «Саре-Хохотушке»? И не определяется ли это особенное особенностями моего подсознания?
Я огляделся, еще раз убедился, что в этой части озера я пребываю в одиночестве (хотя период одиночества приближался к завершению, потому что к первому мощному мотору уже присоединились второй и третий), и снял с себя мокрые трусы. Вылез из воды, подхватил шорты и футболку и голым поднялся по ступеням, прижимая одежду к груди. Я воображал себя Бантером, несущим завтрак и утреннюю газету лорду Уимзи [54] . И входя в дом, улыбался во весь рот.
* * *
На втором этаже меня встретила духота, от которой не спасали даже открытые окна. Второй этаж мы с Джо поделили на две неравные части. Ей досталась левая комната, по существу, клетушка, поскольку у нее была еще и студия, мне — правая. В дальнем конце коридора торчало забранное решеткой рыло кондиционера, который мы приобрели через год после покупки коттеджа. Глядя на него, я понял, что недостает характерного жужжания. К решетке скотчем крепилась записка:
Мистер Нунэн, кондиционер сломан. При включении гонит горячий воздух, а внутри что-то дребезжит, как разбитое стекло. Дин говорит, что нужная деталь заказана «Уэстерн ауто» в Касл-Рок. Я в это поверю, когда увижу.
Б. Мизерв
Прочитав последнее предложение, я улыбнулся — да уж, миссис М., во всей красе, — и включил кондиционер. Механизмы обычно положительно реагируют на присутствие человеческого существа с пенисом, утверждала Джо, но на этот раз фокус не удался. Послушав пять секунд хрипы и треск кондиционера, я его выключил. И тяжело вздохнул: без кондиционера на втором этаже я не мог даже решать кроссворды.
Однако заглянул в свой кабинет, из чистого любопытства, чтобы узнать, какие меня при этом охватят эмоции. Выяснилось, что эмоций практически нет. В кабинете стоял тот самый стол, за которым я дописывал «Мужчину в красной рубашке», второй мой роман, которым я доказал прежде всего себе, что успех первого не был случайностью, стену украшал плакат с изображением Ричарда Никсона, победно вскинувшего руки, и надписью по низу:
ВЫ КУПИЛИ БЫ У ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА ПОДЕРЖАННЫЙ АВТОМОБИЛЬ?
А на полу лежал коврик, который связала для меня Джо за год или за два до того, как она открыла удивительный мир турецких ковров и перестала вязать.
Я не мог сказать, что это кабинет незнакомца, но все в нем (а особенно пустой стол) указывали на то, что принадлежал он другому, более молодому Майку Нунэну. Жизнь мужчины, как я однажды прочитал, движут две основные силы: работа и семья. В моей жизни семью я потерял, а работа застопорилась, и пока у меня не было оснований надеяться на изменения к лучшему. Так что не приходилось удивляться, что помещение, в котором я провел столько часов и дней, радостных часов и дней, не вызвало у меня никаких эмоций. Я видел перед собой кабинет сотрудника, которого уволили… или который внезапно умер.
Я уже повернулся, ч??обы уйти, но тут меня осенило. Ящики комода в углу заполняли бумаги: банковские балансы (восьми или десятилетней давности), письма (в основном оставшиеся без ответа), черновики рассказов, отрывки романов, но я не смог найти то, что искал. Я перешел к стенному шкафу, хотя температура в кабинете зашкаливала за сорок градусов, и в картонной коробке, на которой миссис М., написала
УСТРОЙСТВА
обнаружил искомое: «Мемоскрайбер» фирмы «Санио», который Дебра Уайнсток подарила мне по завершении работы над моим первым романом, подготовленным к публикации в издательстве «Патнам». Скрайбер в отличие от обычных диктофонов включался по голосу и автоматически переходил в режим ожидания, если человек замолкал, чтобы обдумать следующую фразу Я никогда не спрашивал Дебру, с чего она вздумала преподнести мне такой подарок. Может, подумала: «Готова спорить, любой уважающий себя романист, должен иметь такую игрушку». А может, своим подарком она на что-то намекала? Не пора ли озвучить те маленькие факсы, что посылает тебе подсознание, Нунэн? Тогда я не узнал причины, осталась она для меня тайной и теперь. Но так или иначе, в руках я держал профессиональный диктофон, а в машине лежало никак не меньше десятка кассет, которые я записал дома, чтобы слушать в дороге. И вечером я мог вставить одну из них в скрайбер и включить его в режиме записи голоса. И тогда, если ночью повторится плач, который я уже слышал дважды, магнитофонная пленка его зафиксирует. А я смогу прокрутить ее Биллу Дину и спросить, что он думает по этому поводу.
А что, если этой ночью я услышу плач ребенка, а машина не включится?