— Вскоре ты все узнаешь сама. Если тебе удастся пережить сегодняшний день, ты уедешь в далекую страну, где встретишься со смертельными опасностями.
Фиона хорошо знала, что предсказания Бренна не пустяк. Она верила словам своего учителя. Но это… это немыслимое предсказание просто не может сбыться.
Фиона внезапно вспомнила одну ночь, ровно год тому назад, и разъяренного викинга, и его тяжелые руки, сжимающие ее бедра. Тело пришельца казалось отлитым из металла, а сердце — выточенным из камня. Он хотел изнасиловать ее, а потом, возможно, и убил бы, если бы Фиона не использовала свое умение бесследно ускользать от погони.
Но — странное дело! — этот викинг не шел у Фионы из головы и вспоминался ей гораздо чаще, чем она хотела бы. Почему? Она не знала ответа. А может быть, боялась ответить на него самой себе.
Тот викинг был яростным, могучим. Его, пожалуй, можно было бы назвать красивым, если бы не бесчисленные шрамы, покрывавшие его лицо.
Да, этот викинг часто являлся Фионе в снах, но в них он вовсе не собирался ее убивать, он хотел от нее совсем иного.
— О чем ты задумалась? — спросил Бренн.
Она покраснела.
«Интересно, умеет ли Бренн читать мысли?» — мелькнуло у нее в голове.
— Сколько времени у меня в запасе до того, как твое пророчество начнет исполняться? — спросила Фиона.
— Один сегодняшний день, — с грустной улыбкой ответил Бренн.
— Так викинги уже здесь? — встрепенулась Фиона. — На нашем берегу? Сейчас?
«Почему же я сама не чувствую этого?» — подумала она.
— В эту минуту они подходят к воротам деревни, — горестно сказал старый колдун.
— Господи, спаси нас, грешных! Я должна немедленно вернуться.
Бренн медленно кивнул седой головой:
— Да. Мы должны спешить. Боюсь только, что будет уже поздно.
Фиона не стала терять времени и помчалась что было сил по едва приметной лесной тропинке. Бренн заковылял следом — впрочем, довольно проворно для своих преклонных лет.
— Торопись, Бренн, — бросила через плечо Фиона. — Теперь я и сама их чувствую. Злоба викингов безмерна. Они хотят убить меня.
Торн со своим отрядом застал крестьян врасплох. Хотя деревня и была окружена высокой земляной насыпью, укрепленной сверху толстыми бревнами, ворота оставались распахнутыми, и викинги без труда ворвались внутрь. Те несколько человек, что успели схватиться за оружие, были убиты на месте, остальных же согнали на пыльную площадь посередине деревни. Люди вели себя по-разному. Некоторые умоляли пришельцев сохранить им жизнь, другие же — и таких было большинство — стояли молча и глядели на морских разбойников исподлобья.
Вскоре к Торну присоединился и Ульм со своими людьми — разгоряченными, возбужденными после набега на монастырь.
Они были победителями. Они жаждали награды. Они пришли сюда, как приходили в любые другие места — взять все, что им хотелось: деньги, женщин, рабов, понравившиеся вещицы. Уходя, они, избавляясь от лишнего, сожгут деревню дотла. Это набег. Так было всегда.
Торну не хотелось в этот раз ничего подобного, но он не мог лишать своих воинов заслуженных радостей. Он угрюмо наблюдал за тем, как его люди хватали девушек. Стараясь не слышать пронзительных криков. Торн взмахнул мечом, привлекая к себе внимание стоящих с опущенными головами крестьян. Пора заняться главным делом, тем самым, ради которого он и приплыл сюда. Выходя в море. Торн поклялся, что не остановится до тех пор, покуда не найдет и не убьет колдунью, наложившую на него свое заклятие.
— Кто здесь старший? — крикнул Торн.
Из толпы выступил худой, нестарый еще человек.
— Я — староста, — сказал он.
— Ты, значит…
— Я. Убей меня, если хочешь, викинг, но пощади моих людей.
— Я никого не трону, если получу то, что мне нужно.
— Но вы еще в прошлый раз забрали у нас все, что было, — беспомощно развел руками староста.
Торн оборвал его нетерпеливым взмахом руки.
— Мне нужна женщина. Я не знаю ее имени, она — ведьма. У нее волосы цвета воронова крыла, фиалковые сияющие глаза и точеное тело, блестящее, как слоновая кость.
Торн удивился, услышав дружный вздох, прошелестевший над толпой.
Староста испуганно посмотрел на Торна и сказал:
— У нас в деревне нет ведьм.
Торн нахмурился и со свистом рассек воздух лезвием своего меча.
— Ты лжешь! Я хочу ее. Приведите ее ко мне.
— Чего ты хочешь от нее?
— Эта ведьма наложила на меня заклятие. — Торн снова взмахнул мечом. — Я отсеку ей голову и освобожусь от наваждения.
— Мы — христиане. У нас нет и быть не может никаких ведьм. Где ты встретился с нею?
— Здесь, на этом самом берегу, — ответил Торн. — Она заманила меня сюда своими песнями. Заманила, чтобы заколдовать. Если вы сейчас же не приведете ее ко мне, мои люди перебьют вас всех до последнего человека.
Староста давно уже догадался, что викинг ведет речь о его любимой дочери, Фионе, потому что ни одна женщина их деревни не была похожа на ту, что требовал норманн. Но Фиона не ведьма, хотя у нее и есть способность творить необъяснимое. Ведьма тайно творит зло, а Фиона — целительница, она не скрывает своих чудес, потому что все они во благо окружающим.
Староста подумал о том, что хорошо, если бы Фиона сумела где-то спрятаться и переждать опасность, и покачал головой.
— Можешь делать со мной что угодно, викинг, но я не знаю в наших краях ни одной ведьмы, — сказал он.
Торн обвел тяжелым, холодным взглядом столпившихся крестьян. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу от страха.
— Никто не хочет сказать слово, чтобы спасти ничтожную жизнь своего старосты? — спросил Торн. — Где та ведьма, которую я ищу?
Никто не двинулся с места — ни мужчина, ни женщина, ни ребенок.
Никогда еще Торн не чувствовал себя таким беспомощным, как в эту минуту. Казалось бы, эти люди должны были кинуться ему в ноги, моля о пощаде, но вместо этого они молчаливо и дружно встали на защиту проклятой ведьмы. Чем она заслужила любовь этих людей?
Но как бы то ни было, крестьяне стояли молча и готовы были расстаться ради колдуньи со своими жизнями.
— Вы сами выбрали себе судьбу, — сказал наконец Торн. — Я стану убивать по одному мужчине каждый час — до тех пор, покуда вы не приведете ко мне ведьму. Первым я убью вашего старосту. А после того, как погибнет последний мужчина, ваши вдовы и дети отправятся на невольничий рынок.
Торн надеялся, что его слова заставят дрогнуть хотя бы одного из стоящих перед ним людей. Но крестьяне продолжали стоять молча, лишь в задних рядах кто-то негромко всхлипывал.