Паренек дрожал крупной дрожью, даже не пытаясь ничего отрицать. Конечно, признание не спасло бы его. Оно даже не облегчило бы ему тех мук, что были уготованы ему как плата за его замысел. Ужас снова вспыхнул в глазах Моргана, стекая по лицу каплями холодного пота. Пересохшие губы беззвучно шевелились.
— Ч-чего ты хочешь? — выдавил он наконец свистящим шепотом. — Клянусь, я уеду из Англии, вернусь в Кардифф… не скажу никому ни слова… Могу даже записаться матросом и уплыть в Гонконг…
— О нет, мой милый малютка Морган, — улыбнулся Лахли, придвинувшись ближе. — Это вряд ли. Неужели ты и правда веришь в то, что человек, в чьих руках будущий король Англии, пойдет на такую глупость? — Он потрепал Моргана по щеке. — Но в первую очередь, Морган, мне нужны четыре оставшихся письма.
Тот поперхнулся.
— У м-меня их н-нет…
— Да, я знаю, что у тебя их нет. — Он провел кончиком пальца по обнаженной груди Моргана. — У кого они, Морган? Скажи мне, и я, возможно, облегчу твои страдания.
Морган колебался, и Лахли отвесил ему еще пощечину, но не слишком сильно. Мальчишка заплакал, трясясь от страха.
— Она… она обещала рассказать констеблям… у меня не осталось ни пенни, только письма… дал ей половину, чтобы она отстала…
— Кто? — Новый удар был уже сильнее; на нежной коже остался красный след.
— Полли! — всхлипнул он. — Полли Николз… грязная, пьяная б…
— И что Полли Николз собирается делать с ними, а? — спросил Лахли, выкручивая самую чувствительную деталь его организма до тех пор, пока тот не взвыл от боли. — Покажет всем своим подругам? А сколько захотят они, а?
— Нет… нет, ничего не будет… все, что она знает, — это с моих слов, что они чего-то стоят…
Он ударил Моргана еще раз, достаточно сильно для того, чтобы рассечь ему губу.
— Безмозглый ублюдок! Ты и правда веришь, что она не полезет читать твои жалкие письма? Ты просто дурак, мой мальчик. Только не считай меня таким же!
Морган отчаянно замотал головой:
— Нет, Джонни, нет, ты не понимаешь: она не может прочесть их! Они не на английском!
От удивления Джон Лахли на мгновение лишился дара речи.
— Не на английском? — Он опомнился. — Что ты хочешь этим сказать — не на английском? У Эдди в жизни не хватит мозгов выучить еще один язык. Я удивляюсь еще, что он собственный знает, не говоря уже об иностранном. Ну же, Морган, ты мог бы придумать что-нибудь убедительнее.
Морган снова расплакался.
— Вот увидишь, я добуду их для тебя, Джонни, я покажу, они не по-английски! Они на валлийском; его наставник помогал ему…
Он отвесил этому скользкому лгунишке новую оплеуху, и голова Моргана дернулась.
— Не считай меня дураком!
— Ну пожалуйста! — всхлипнул Морган, шмыгая разбитым носом. — Это правда, зачем мне лгать тебе, Джонни, — сейчас, когда ты пообещал не делать мне больно, если я скажу правду? Ты должен поверить, прошу тебя…
Джон Лахли уже предвкушал наслаждение от того, как будет выбивать правду из этого маленького жалкого лгунишки.
Но Морган еще не прекратил свои причитания. В глазах, из которых по лицу катились крупные слезы, застыли мольба и отчаяние.
— Эдди сам рассказал мне об этом — после того, как послал первое письмо на валлийском… спросил меня, понравился ли мне сюрприз. Он решил, что это отличная шутка, так как его умный-разумный мистер Джеймс К. Стивен… — голос у него сделался горьким, ревнивым, неожиданно похожим на самого Эдди, — всегда был таким отличником и выставлял Эдди на посмешище всему Кембриджу, потому что все, кроме нескольких профессоров, знали, что это мистер Джеймс К. Стивен писал за Эдди переводы с древнегреческого и латыни, чтобы тот мог переписать их от руки! Да, он сам мне рассказал об этом и как платил своему дорогому Джеймсу за каждый перевод, что тот делал за него в Кембридже! Поэтому, когда Эдди захотел написать письма так, чтобы их не мог прочитать больше никто, он попросил своего любимого мистера Джеймса К. Стивена помочь ему перевести их и заплатил ему по десять соверенов за каждое, чтобы тот не говорил об этом никому…
Что ж, решил Лахли, возможно, Морган и не сочиняет. Платить своему наставнику за перевод университетских упражнений по латыни и греческому — вполне в духе Эдди. Равно как и платить за перевод любовных писем. Да спаси их Бог. Он взял Моргана рукой за горло и сдавил с силой, достаточной для того, чтобы на нежной коже остались красные следы.
— А сколько заплатил Эдди своему наставнику за то, чтобы тот хранил в тайне, что он писал письма на валлийском любовнику мужского пола?
— Да нет же! Он же не говорил! То есть ему не говорил, что я мальчик! Он сказал мистеру Стивену, что «Морган» — это имя хорошенькой девицы, с которой он встречался, родом из Кардиффа… сказал, что хочет произвести на нее впечатление письмами на ее родном языке, так что мистер Стивен не догадался, что Эдди писал их мне. Может, он и не слишком умен, Эдди, но он вовсе не хочет сесть в тюрьму! Вот он и убедил мистера Стивена в том, что я — девушка, а этот доверчивый идиот помог Эдди их написать. Честное слово, Эдди сказал, он стоял у него за спиной и говорил, какие валлийские слова использовать, даже в самых грязных местах. Только когда Эдди переписывал их с черновиков начисто, чтобы отослать мне, он поменял все слова, что касались женского тела, на нужные, потому что он сам нашел их…
— Начисто?
Морган отчаянно затрясся.
— Ради Бога, Джонни, не бей меня больше! Эдди решил, так будет забавнее, вот он и послал мне черновики вместе с чистовыми письмами, что адресованы мне…
Он осекся, увидев, как побелело от ярости лицо Лахли.
«Боже мой, этот царственный ублюдок еще глупее, чем я думал! Если бы от этого было хоть сколько-нибудь пользы, я бы отрезал его яйца и скормил ему самому! Стоит любому суду в Англии увидеть эти письма, и на нем можно ставить крест!»
Он больше не сомневался в том, что Морган рассказал ему правду об этой истории с письмами на валлийском. Эдди был как раз из таких идиотов, воображавших, что они умнее всех и что этот маленький жадный ублюдок не посмеет шантажировать его ради куска хлеба.
— Это правда, Джонни! — продолжал всхлипывать Морган. — Я докажу, я достану эти письма и покажу тебе…
— О да, Морган. Разумеется, мы получим эти письма обратно. Ты только скажи мне, где можно найти эту Полли Николз?
— Она снимает комнату в ночлежке на Флауэр-энд-Дин-стрит, которую все зовут «Белым домом», — иногда в складчину с клиентом, иногда с Длинной Лиз Страйд или Кэтрин Эддоуз — ну, в общем, с тем, у кого денег на ночлежку в одиночку не хватает…
— Что ты сказал Полли Николз, когда отдавал ей письма?