— Давай-ка лучше я понесу пиво, — послышался дрожащий голос Берти, — а ты лучше приготовь-ка свой пистолет.
Генри не возражал. Он вытащил его из кармана, снял с предохранителя, и мы медленно двинулись вверх по лестнице — впереди Генри, за ним — я, сзади нес коробку с пивом Берти. Поднявшись на второй этаж, мы почувствовали, что запах, и без того не из самых приятных, стал еще более отвратительным и сильным. Это был уже не запах, а настоящее Зловоние.
Я вспомнил, как однажды, когда я жил одно время в Леванте, у меня была собака по кличке Рекс. Довольно безмозглый был пес и всегда очень неосторожно переходил дорогу. Однажды, когда я был на службе, он попал таки под машину и целый день, умирая, пролежал на обочине дороги с вывернутыми наружу кишками. А погода стояла очень жаркая. Боже, что за запах был от них, когда я, возвращаясь вечером домой, увидел бедного Рекса! Он разлагался буквально заживо! Спасти его было уже невозможно и мне оставалось только одно — прикончить его и избавить этим его от мучений. Сейчас запах был почти таким же, только намного сильнее — запах разлагающегося мяса, пораженного личинками мух, грязный, отвратительный запах тухлятины.
— Господи, как же соседи все это терпят? — пораженно воскликнул я.
— Какие соседи? — странно улыбнувшись, обернулся ко мне Генри и указал кивком головы на толстый покров пыли, равномерно лежащий решительно на всем вокруг.
— Кто, интересно, владелец этого дома, — поинтересовался Берти, поставив коробку с пивом на стойку перил на конце лестничного пролета и переводя дыхание. — Гэйтью, кажется? Странно, как он до сих пор не выселил отсюда этого вонючку?
— Кто его выселит, инвалида? — усмехнулся над ним Генри. — Ты, что ли?
Берти промолчал.
Мы двинулись, наконец, по третьему пролету — самому узкому и крутому из всех. Здесь было намного теплее, чем внизу. Где-то громко шипела и булькала батарея парового отопления. Смрад здесь был настолько ужасным, что от него все переворачивалось внутри.
На третьем этаже был небольшой коридор, в конце которого виднелась дверь с глазком — дверь Ричи Гринэдайна…
Верти тихо вскрикнул и прошептал:
— Смотрите-ка, что это у нас под ногами?
Я посмотрел на пол и увидел небольшие лужицы какого-то непонятного слизистого и вязкого вещества. Пол был застлан ковром, но в тех местах, где были лужи, он был ими полностью съеден до самого пола.
Генри шагнул в сторону двери, и мы двинулись вслед за ним. Не видел, чем в тот момент занимался Берти, я же тщательно вытирал подошвы ботинок об чистые участки ковра. Генри вел себя очень решительно. Он поднял пистолет и громко постучал его рукояткой в дверь.
— Ричи! — крикнул и по его голосу никак нельзя было сказать, что он чего-нибудь боится, хотя лицо его было смертельно бледным. — Это я, Генри Памэли из НОЧНОЙ СОВЫ. Принес тебе пиво.
Никакой реакции из-за двери не было, наверное, целую минуту. И вдруг раздался голос:
— Где Тимми? Где мой мальчишка?
Услышав этот голос, я чуть не убежал от страха. Это был совершенно нечеловеческий голос. Это был какой-то странный низкий булькающий звук, похожий на то, как если бы кто-то с трудом произносил слова, забив себе рот полу-жидким жиром.
— Он в моем магазине, — ответил Генри. — Я оставил его там, чтобы жена хоть покормила его по-нормальному. Ведь он отощал у тебя как бездомная кошка.
За дверью опять воцарилась тишина и через минуту-другую послышались ужасные хлюпающие звуки, как будто бы кто-то шел в резиновых сапогах по вязкой слякоти. И вдруг этот страшный голос послышался прямо по другую сторону двери.
— Приоткрой немного дверь и поставь пиво у порога, — пробулькал голос. — Потяни за ручку сам — я не могу этого сделать.
— Одну минутку, Ричи, ты можешь сказать, что с тобой случилось? — спросил Генри.
— Не будем об этом, — резко ответил голос и в нем послышалась злобная угроза. — Просто приоткрой дверь, втолкни мне сюда пиво и уходи!
— Слушай, Ричи, а может, тебе еще дохлых кошек принести? — спросил, нервно улыбаясь Генри, но голос его был не особенно веселым. Дуло пистолета смотрело теперь не вверх, а прямо на дверь.
Неожиданно в моей памяти всплыли три события, взволновавшие недавно всю округу. О том же самом, наверное, подумали в тот момент и оба мои спутника. Недавно, как раз в течение трех последних недель, в нашем городке бесследно пропали три молоденькие девушки и какой-то пожилой служащий Армии спасения. Их исчезновение было покрыто мраком тайны — никто, включая их ближайших родственников и друзей, ничего не слышал о том, что они собирались куда-нибудь уезжать, и никто не имел ни малейшего представления о том, где они могут находиться. Все поиски их были безрезультатны… От этих мрачных мыслей смрад разложения сразу как бы удвоился.
— Поставь пиво у двери и проваливай отсюда или я сейчас сам выйду за ним! — угрожающе пробулькало из-за двери.
Генри сделал нам знак, чтобы мы отошли назад, что мы и не замедлили сделать.
— И правда, Ричи, выходи-ка лучше сам, — с вызовом произнес Генри и напряженно вытянул обе руки с крепко зажатым в них пистолетом прямо на дверь, приготовившись выстрелить в любой момент.
На некоторое время все стихло опять, и я уже было подумал, что на этом все и закончится. Вдруг дверь с треском распахнулась. Удар, нанесенный по ней с той стороны, едва не сорвал ее с петель и не расколол пополам. Дверь выгнулась, с силой ударилась в стену и… на пороге появился Ричи.
Уже через секунду, буквально через секунду мы с Верти, ополоумевшие от страха, кубарем скатились с лестницы, как перепуганные школьники, и стремглав вылетели на улицу, спотыкаясь и поскальзываясь в сугробах.
Не оборачиваясь, мы услышали, что Генри быстро выстрелил три раза подряд. Выстрелы отдались глухим эхом в стенах пустого дома и затихли.
То, что я увидел за мгновение до того, как рвануть наутек, я не забуду никогда в жизни… Это была какая-то огромная колышущаяся желеобразная волна серого цвета, имеющая смутные очертания человеческого тела и оставляющая за собой такой же отвратительный скользкий след.
За эти считанные доли секунды, которые, казалось, растянулись на несколько минут, я успел разглядеть и кое-что другое, не менее ужасное. Это были глаза этого чудовища — ярко-желтые, горящие дикой злобой. В них не было ничего человеческого! И было их… четыре, а не два. Четыре бесформенные глазницы в омерзительных нависающих на них разлагающихся складках. Начиная от шеи вдоль груди и живота до самой промежности шла страшная глубокая щель с проглядывавшими из нее ярко-красными и розовыми пульсирующими тканями, еще почти нетронутыми разложением.