Когда Негрель и рабочие возвратились, их охватила ярость. Они били ногами землю, ненавидя ее в эту минуту, как взбалмошную, жестокую мачеху, убивающую своих пасынков из нелепой прихоти. Люди работают так самоотверженно, хотят спасти товарищей, а она у них самих отнимает жизнь.
Только через три часа ценою тяжких и опасных трудов проникли в шахту и приступили к подъему жертв нежданной катастрофы. Штейгер и рабочие еще не умерли, но были покрыты ужасающими язвами от ожогов, издававшими запах горелого мяса; они вдохнули пламя, им обожгло и горло и легкие. И теперь несчастные выли, умоляя прикончить их; из трех пострадавших углекопов один был тот, кто во время забастовки последним ударом лома разрушил насос на шахте Гастон-Мари; у двух других на ладонях были шрамы, на пальцах ссадины и порезы - следы сражения, в котором они бросали в солдат обломками кирпичей. Толпа расступилась, люди, бледнея и вздрагивая, обнажали головы, когда проносили пострадавших.
Вдова Маэ стояла не шевелясь, ждала. Наконец вынесли труп Захария. Огонь уничтожил на нем одежду, обуглившееся черное тело было неузнаваемо. Взрывом разнесло на куски череп, - головы больше не было. Когда эти ужасные останки положили на носилки, мать двинулась вслед за ними; она шагала, как автомат, ни единая слезинка не увлажнила ее воспаленные покрасневшие глаза. Неся на руках уснувшую Эстеллу, она шла, как трагическое олицетворение человеческого горя, и ветер трепал ее волосы. В поселке Филомена остолбенела, увидев носилки, но тотчас же разрыдалась, и слезы облегчили ее. А мать все тем же мерным шагом пошла обратно в Рекильяр: она проводила мертвого сына и возвратилась, чтобы ждать дочь.
Прошло еще три дня. Спасательные работы возобновили, преодолевая неслыханные трудности. От взрыва гремучего газа проложенная выработка, к счастью, не обвалилась, но воздух, в котором выгорел кислород, стал теперь таким спертым и тяжелым, что пришлось установить дополнительные вентиляторы. Забойщики сменялись каждые двадцать минут. Постепенно продвигались вперед; оставалось пройти, вероятно, не больше двух метров. Но теперь у каждого ужас леденил сердце, и люди врубались в крепкий пласт только из мести: ведь стук прекратился, смолкли звонкие ритмические звуки, призывающие на помощь. Шел двенадцатый день спасательных работ, пятнадцатый - со времени катастрофы; с утра воцарилось мертвое молчание. Новое бедствие усилило любопытство жителей Монсу; буржуа с таким увлечением устраивали прогулки к Рекильярской шахте, что даже Грегуары решились последовать их примеру. Условились побывать там целой компанией. Семейство Грегуаров решило доехать до Воре в своем экипаже, а г-жа Энбо пообещала провезти туда в своей коляске Люси и Жанну. Денелен хотел показать им начатые работы, а наобратном пути они собирались заглянуть в Рекильяр, узнать от Негреля, до какого места довели проходку и есть ли еще надежда. Вечером же все должны были встретиться в доме Энбо за обеденным столом.
В третьем часу дня супруги Грегуар и их дочь Сесиль вышли из коляски у провалившейся шахты и встретились с г-жой Энбо, которая приехала первой. Она была в светло-синем платье и защищалась зонтиком от февральского нежаркого солнца. Лазурь безоблачного неба была чиста, в воздухе разливалось почти весеннее тепло. Г-н Энбо тоже был на месте, разговаривал с Декеленом, и г-жа Энбо рассеянно слушала, как Денелен рассказывает о том, что построить дамбу на канале стоило неимоверных трудов.
Жанна, не расстававшаяся с альбомом, делала в нем аарисовки, увлеченная трагическим сюжетом, а Люси, сидя рядом с нею на исковерканной вагонетке, громко восторгалась, находя зрелище "потрясающим".
Еще не законченная дамба пропускала во многих местах воду, и пенистые волны каскадами падали в провал, образовавшийся на месте шахты. Однако кратер постепенно пустел, вода впитывалась в землю, и уровень ее понижался, обнажая ужасающую мешанину обломков на дне озера. Под нежно-лазоревым небом погожего дня громоздились какие-то руины, словно развалины города, рухнувшие в грязь.
- Да стоило ли ехать сюда, смотреть на такую гадость? - воскликнул разочарованный г-н Грегуар.
Пышущая здоровьем, румяная Сесиль с наслаждением дышала чистым воздухом и весело шутила, а г-жа Энбо с гримасой отвращения процедила:
- В самом деле, ничего красивого тут нет!
Оба инженера засмеялись. Они попробовали занять своих посетителей, повсюду водили их, показывали, как работают водоотливные насосы, как вколачивают в землю толстые сваи. Но дамы чувствовали неприятное беспокойство, они с трепетом услышали, что насосам придется действовать долгие годы - шесть-семь лет, пока не восстановят шахтный ствол и не выкачают воду из всех выработок. Нет, лучше думать о чем-нибудь другом, а не то такие ужасы и во сне будут сниться.
- Поедемте! - сказала г-жа Энбо. Жанна и Люси запротестовали. Как! Ехать? Так скоро? Ведь набросок еще не закончен. Обе сестры пожелали остаться, заявив, что отец привезет их к обеду. Г-н Энбо один сел в коляску к жене, так как хотел поговорить в Рекильяре с Негрелем.
- Ну что ж, поезжайте вперед, - сказал им г-н Грегуар. - И мы скоро поедем, только завернем сначала в поселок минут на пять. Поезжайте, поезжайте. Мы вас догоним в Рекильяре.
Он взобрался вслед за женой и дочерью в коляску, И когда экипаж директора покатил по берегу канала, коляска Грегуаров стала тихонько подниматься по склону к рабочему поселку.
Свою прогулку они намеревались завершить добрым делом. Смерть Захария вызвала у них сострадание к трагической судьбе семейства Маэ, о которой шли разговоры во всей округе. Им не жаль было погибшего отца, - так ему и надо, этому разбойнику, этому убийце, напавшему на солдат! Хорошо, что его застрелили как бешеную собаку! Но как не посочувствовать матери, которая потеряла мужа и сына, да, вероятно, потеряет и старшую дочь, ибо та, конечно, обратилась в бездыханный труп, замурованный в недрах шахты; да говорят еще, что в этой семье старик дед - беспомощный калека, средний сын, подросток, стал хромым, пострадав при обвале, а маленькая дочка умерла от голода во время забастовки. И вот хоть эта семья, можно сказать, справедливо понесла кару за свой крамольный дух, господа Грегуар решили проявить широту истинного милосердия, все великодушно забыть и простить провинившихся бунтовщиков, самолично оделив их милостыней. Для сей цели в коляску под скамейку положены были два аккуратно упакованных свертка.
Какая-то старуха указала кучеру, где живут Маэ - в доме номер шестнадцать, во втором квартале. Но когда господа Грегуар вышли из коляски с привезенными свертками, они долго и тщетно стучались в дверь, а в конце концов даже стали барабанить в нее кулаками. Ответа они не получили: стук отзывался гулко и зловеще, словно в вымершем доме, холодном и угрюмом, давно заброшенном людьми.
- Там никого нет, - разочарованно сказала Сесиль. - Какая досада! Что же нам делать со всеми этими свертками?
Вдруг отворилась дверь с другой стороны дома, и на улицу выскочила жена Левака.
- Ах, извините, сударь, извините, сударыня, извините, барышня!.. Вы к соседке? Ее нет дома, она в Рекильяре...