Когда первый нефтяной фонтан взлетел в воздух, грозя наводнением окрестностям, индеец удалился в пещеру и долго скрывал там свое отчаяние. Но в один прекрасный день он снова объявился с видом покорного побежденного, просящего пощады у победителя, перед которым ничто не может устоять. Старый огнепоклонник отказался, по-видимому, от прошлых верований и преклонился перед духом современной промышленности.
Мистер Остин, а особенно миссис Клавдия, приехавшая к мужу, приняли его ласково. Она одела бедного старика, снабдила одеялами, табаком и кое-какими сладостями, и он как будто привязался к ней. Красная шерстяная рубашка довершила победу над сиуксом. С тех пор Джо начал одеваться, как белые, и сохранил только прическу, состоявшую из зачесанного назад чуба, украшенного орлиным пером.
Индеец продолжал жить в своей пещере, но стал более общительным и довольно часто показывался в Нью-Ойл-Сити.
В день, о котором идет речь, шутки возбужденных ковбоев приняли жестокий характер. Джо отбивался, кричал, брыкался, кусался, но этим только усиливал веселость своих мучителей. Один из них, получивший пинок, свидетельствующий о силе старого индейца, пришел в ярость — ярость пьяницы, превращающегося из человека в зверя. На ковбое вместо пояса был длинный гибкий ремень, которым ловят полудиких животных. Это
— лассо, перенятое американскими пастухами, ведущими самый первобытный образ жизни, у мексиканцев.
Он накинул петлю на шею старика и пьяно завопил:
— Этот гадина-индеец осмелился поднять руку на белого; повесить его!
— Билли Нейф прав!.. Да, да! Повесить!
Билли Нейф, ковбой, потянул лассо, и старик споткнулся, испустив хриплый крик.
В эту минуту и вмешался в дело Бессребреник, приказав ковбоям оставить индейца в покое.
В Америке прислуге не приказывают, ее просят оказать одолжение… сделать честь… Можно себе представить, какая брань, какие угрозы поднялись в ответ на слова Бессребреника.
Рыжий, весь обросший волосами гигант с разбойничьим лицом отделился от группы и заревел:
— Он смеет мешать свободным людям веселиться!.. Я, Серый Медведь, проучу его!
Раздался грубый хохот толпы, способной мгновенно перейти от веселости к насилию.
Когда колосс стал надвигаться, подняв кулаки и раскачиваясь, как то страшное животное, имя которого ему дали, Бессребреник приготовился к встрече. Он стал в позицию боксера.
Из пасти Серого Медведя снова послышался хохот:
— Пусть меня в пекле поджарят! Никак, хочешь бороться со мной!
Бессребреник, все стоя в боксерской позиции, невозмутимо улыбался и выжидал. Как ни была уверена миссис Клавдия в его храбрости и ловкости, однако она дрожала и ее маленькая рука сжимала револьвер.
Шести футов вышины, широкий, как шкаф, Серый Медведь, несмотря на свою видимую неповоротливость, обладал необычайным проворством и силой. Его маленькие проницательные глаза налились кровью, зубы заскрежетали, рыжая борода на лице цвета дубленой кожи встала дыбом…
Старый индеец попытался было воспользоваться этой минутой, чтобы бежать, но Билли Нейф дернул лассо, и бедняга, полузадушенный, только икал, высовывая язык.
Взрыв одобрительных возгласов послышался в толпе; затем наступило глубокое молчание. Началась борьба — отчаянная, беспощадная, исходом которой могла быть только смерть одного из противников.
Верный своей тактике, Бессребреник предупредил нападение Серого Медведя и нанес первый удар.
В эту минуту миссис Клавдия, стоявшая шагах в тридцати, почувствовала, что кто-то тихонько тронул ее за руку. Она обернулась, несколько рассерженная такой бесцеремонностью, но, узнав Боба и одного из его помощников — в Америке не говорят «слуг», — спросила:
— Что такое?
— Телеграмма… очень важная… неотложная… Просят прочесть немедленно.
Сильно запыхавшийся от бега Боб подал телеграмму. Только миссис Клавдия намерилась распечатать ее, как раздался крик — рев быка, оглушенного обухом мясника.
Бессребреник сделал ложный выпад и угостил гиганта таким боксом, на который способны только французские бойцы. Удар попал под самую ложечку. Серый Медведь заревел, отступив на три шага. Казалось, вся его грузная масса содрогнулась от удара.
Миссис Клавдия улыбнулась, несколько успокоенная, затем, вспомнив о телеграмме, распечатала ее и прежде всего взглянула на подпись: «Джим Сильвер».
«Что ему нужно? » — подумала она.
Серый Медведь шумно вдохнул воздух и прорычал:
— Тартейфель!..
При этом возгласе лицо Бессребреника исказилось; он воскликнул по-французски:
— Так ты немец… пруссак!
— Да!.. Сын одного из тех, кто сжигал ваши города! Щенки!.. — Медведь будто выталкивал слова из глотки.
Миссис Клавдия опять перевела глаза на телеграмму — всего несколько слов, но зато каких красноречивых!
«Одинокий, без семьи, полный хозяин своих поступков и своего богатства, я люблю только вас и прошу согласиться выйти за меня замуж. Примите мой миллиард. Будьте королевой серебра и нефти. Оставьте Бессребреника. Никакая человеческая сила не спасет его.
Искренно преданный Джим Сильвер».
Удивленная миссис Клавдия пробегала глазами депешу, когда услышала:
— Негодяй, кто оскорбляет побежденных! — Кулак Бессребреника, прикрепленный будто к стальной пружине, опустился на рот Медведя. Брызнула кровь, и из изуродованной пасти послышались страшные стоны. Но Серый Медведь не отступил; напротив, он стал нападать с удвоенной яростью.
Миссис Клавдия, страстная любительница острых ощущений, с восторгом смотрела на борьбу.
Ей вспомнилась телеграмма, нервно скомканная в руке.
«Да, — рассуждала она. — Миллиарды… Стать королевой серебра… Женой Джима Сильвера!.. Тогда все будет возможно, окажутся осуществимыми самые несбыточные мечты, самые сумасбродные фантазии… Но — этот странный незнакомец смущает, беспокоит и увлекает меня… Там — Джим Сильвер, миллионер, который, без сомнения, любит… здесь — Бессребреник!»
Ужасные крики оторвали ее от размышлений. Бессребреник осыпал градом ударов лицо противника, который смотрел уже только одним глазом. Скоро кулак-камень опустился на второй глаз. Ослепленный, задыхающийся Серый Медведь потерял равновесие и растянулся всем телом, хрипя:
— Собака-француз!.. Мы еще встретимся. Сюда, товарищи!.. Отомстите за меня!
Победа Бессребреника пробудила ярость и ненависть дикой толпы. Ковбои, частью мстя за хрипевшего товарища, частью из злобы на храбреца, которого каждый в отдельности боялся, устремились на него, крича:
— Смерть ему!.. Смерть!
Бессребренику оставалось только спастись бегством, но самолюбие и презрение к смерти не допускали подобной мысли. Человек шестьдесят бросилось на него, как стая волков.