Эта тишина наступила мгновенно и только после того, как всадники вскочили в седло и помчались на место боя; до этого, пока на лужайке шли приготовления к поединку, толпа оживленно обсуждала достоинства обоих противников. Кое-кто даже заключил пари, как если бы это был петушиный бой; предлагались ставки за того и другого, точь-в-точь как за боевых петухов, которых сейчас выпустят друг против друга.
Симпатии зрителей были отнюдь не на одной стороне, хотя, несомненно, большинство стояли за Черного Всадника. Какая-то часть толпы словно чутьем угадывала, что это друг народа, а в те деспотические времена эти слова заключали в себе очень многое.
Но толпа состояла из разных людей, и среди них было немало таких, которые, несмотря на повседневные несправедливости и обиды, чинимые королем, все еще крепко держались за то унизительное для человеческого достоинства прочно укоренившееся понятие, которое именуется верностью трону.
В капитане кирасиров они видели представителя власти, перед которой они привыкли преклоняться; власть эта осуществлялась неким таинственным существом, которое их приучили считать необходимым для их бытия, как хлеб насущный: это был их монарх-король, высокопарно именуемый помазанником Божиим.
И хотя капитан кирасиров нанес оскорбление всем присутствующим, все же здесь было немало людей, готовых кричать «ура» капитану кирасиров.
И, несмотря на то, что Голтспер заступался за народ, многие, не задумываясь, присоединились бы к возгласам «Долой Черного Всадника!»
Но сейчас все споры, крики и возгласы смолкли, и в напряженной тишине оба всадника внизу на площадке уже окидывали друг друга грозным, решительным взглядом, перед тем как схватиться насмерть.
Это было страшное зрелище, невыносимое для кроткого женского взора. Робкая Лора Лавлейс не выдержала и побежала домой, и многие последовали ее примеру. Дороти Дэйрелл напрасно кричала им вслед, смеясь над их трусостью, уговаривая их вернуться.
Марион осталась. Хотя она стояла ни жива ни мертва, леденея от ужаса, она была не в силах оторваться от этого зрелища. Она стояла, укрывшись в тени дерева, но никакая тень не могла скрыть отчаянного страха в ее очах, устремленных на двух закованных в латы всадников, грозно приближавшихся друг к другу с противоположных концов площадки.
Трубач протрубил сигнал: в атаку! Лошади словно поняли сигнал, их не надо было пришпоривать. При первых же звуках рожка они ринулись вперед, навстречу одна другой со злобным храпеньем, как если бы и они, так же как и всадники, жаждали схватиться насмерть.
Это был поединок на шпагах. Шпага в то время была единственным оружием конных кирасиров, не считая пистолетов. Но по обоюдному уговору к пистолетам решили не прибегать.
Со шпагами наголо мчались противники во весь опор навстречу друг другу. «За короля!» – кричал Скэрти, а Голтспер, наезжая на него, воскликнул: «За народ!»
В первой стычке никто из них не был ранен: шпаги, сверкнув, звонко ударили по кирасам; кони промчались, задевая друг друга боками, и оба всадника разъехались невредимыми.
Но тут же, повернув коней, они снова помчались друг на друга. На этот раз кони сшиблись, и конь кирасира от толчка едва удержался на ногах; снова сверкнули лезвия, скользнув по стальным доспехам, и вот уже кони отпрянули и понесли всадников прочь друг от друга; и эта стычка, по-видимому, никому не дала перевеса.
Но кони уже разъярились, и противники тоже; видно было, с каким исступлением они устремились друг на друга в третий раз. С грохотом сшиблись кони на всем скаку, лязг оружия, звон доспехов смешались в оглушительном шуме, конь кирасира снова присел, отпрянув от своего более мощного врага. Вороной конь, взвившись, пронесся мимо, и вдруг... шляпа слетела с головы Голтспера и упала позади на траву! В этом пустячном происшествии толпе чудится что-то зловещее: она воспринимает это, как несомненное преимущество противника, и воздух оглашается неистовыми криками сторонников Скэрти: «Ура капитану кирасиров!» Но эти возгласы тут же заглушаются восторженным «ура» Черному Всаднику. Голтспер молниеносно повернул коня и, подхватив на лету шляпу острием шпаги, надел ее на голову.
Все это произошло в мгновение ока, прежде чем его противник успел ринуться в новую атаку. Хладнокровие Голтспера, ловкость, проявленная им, вызывает пламенное восхищение его друзей и снова наполняет их уверенностью.
Четвертая схватка оказалась последней, в которой они сошлись лицом к лицу.
Снова сшиблись кони, лязгнули шпаги, и снова всадники разъехались, не причинив друг другу вреда. Но на этот раз Голтспер обнаружил, чем он превосходит противника, и решил воспользоваться своим преимуществом.
Едва кони, столкнувшись, бросились в разные стороны и поскакали прочь друг от друга, Голстпер вдруг осадил своего скакуна и, заставив его повернуться на месте, пустил его, как стрелу, вдогонку противнику.
Потрясая шпагой, Черный Всадник летел с торжествующим криком, и верный конь, словно чувствуя, что победа на его стороне, звонко вторил ему пронзительным, торжествующим ржанием, похожим на рев ягуара.
Скэрти, оглянувшись через плечо, увидел приближающуюся опасность. Он не мог повернуть коня, не подставив себя под удар шпаги. Ему надо было выиграть расстояние. Единственное, что могло его спасти, была быстрота его скакуна. Он глубоко вонзил шпоры в его бока и помчался вперед во весь опор. Этот внезапный и неожиданный маневр был похож на бегство. В толпе раздались крики: «Трус! Проиграл бой! Ура Черному Всаднику!»
У Марион Уэд вырвался облегченный вздох. Чувство гордости отразилось на ее лице, глаза сверкнули восторгом. Разве он не настоящий герой, победитель, достойный владеть ее сердцем!
Она не отрываясь следила за этой бешеной скачкой и жаждала, чтобы Голтспер настиг своего противника. Она отнюдь не была жестокой, но ей хотелось, чтобы поединок пришел к концу, – она была измучена ожиданием.
Теперь ей уже недолго оставалось мучиться. Конец должен был наступить с секунды на секунду...
Капитан кирасиров, спасаясь от преследования Голтспера, рассчитывал, что он сумеет обогнать его на своем коне: у него был чистокровный арабский конь, отличавшийся быстротой и выносливостью, присущей этой благородной породе.
Но и за ним тоже гнался конь арабской крови, и он был сильнее и быстрее его. Словно стрела, выпущенная из лука, мчался конь кирасира, и словно другая стрела, но выпущенная более мощной рукой, мчался за ним вороной конь. Так они промчались по лужайке, вылетели на дорогу через ров, на поляну парка, один за другим, словно состязаясь в скачке; но их сверкающие доспехи, поднятые обнаженные шпаги, пылающие гневом лица – все говорило о том, что это состязание носит далеко не столь безобидный характер.
Скэрти пытался выиграть расстояние, чтобы иметь возможность повернуть коня и встретиться лицом к лицу со своим противником. Он знал, что сейчас он не может этого сделать – он не успеет увернуться от шпаги Голтспера. Но скоро он заметил, что не только не уходит от противника, но что ему грозит опасность быть настигнутым.