Удивление, смешанное с восхищением, помешало ему ответить сразу.
– По правде сказать,– продолжала девушка с чарующей простотой,– я не жалела о том, что лошадь понесла. Пустая болтовня и бесконечные комплименты утомят кого угодно. Мне захотелось подышать свежим воздухом и побыть одной. Так что, в конце концов, мистер Джеральд, все вышло очень удачно.
– Вам хотелось побыть одной? – спросил мустангер с разочарованным видом.– Простите, что я нарушил ваше уединение. Уверяю вас, мисс Пойндекстер, я следовал за вами только потому, что, по моему мнению, вам грозила опасность.
– Это очень любезно с вашей стороны, сэр. И, так как теперь я знаю, что опасность действительно была, я искренне благодарна вам. Вы ведь имели в виду индейцев?
– Нет, я, собственно, думал не об индейцах.
– Какая-нибудь другая опасность? Скажите, пожалуйста, какая, и впредь я буду более осторожна.
Морис ответил не сразу. Неожиданный звук заставил его обернуться, он словно не расслышал вопроса собеседницы.
Креолка поняла, что внимание мустангера чем-то отвлечено, и тоже стала прислушиваться. До ее слуха донесся пронзительный визг, за ним еще и еще, потом послышались удары копыт... Звуки нарастали, сотрясая тихий воздух.
Для охотника за лошадьми это не было загадкой, и слова, которые сорвались с его уст, были прямым, хотя и непреднамеренным, ответом на вопрос креолки.
– Дикие жеребцы! – воскликнул он взволнованным голосом.– Я знал, что они должны быть в этих зарослях. Так оно и есть!
– Это та опасность, о которой вы говорили?
– Да.
– Но ведь это только мустанги! Что же в них страшного?
– Обычно их нечего бояться. Но именно теперь, в это время года, они становятся свирепыми, как тигры, и такими же коварными. Разъяренный дикий жеребец опаснее волка, пантеры или медведя.
– Что же нам делать? – спросила в испуге Луиза и подъехала поближе к человеку, который однажды уже выручил ее из беды; с тревогой глядя ему в глаза, она ждала ответа.
– Если они нападут,– ответил Морис,– у нас будет только два выхода. Первый – это взобраться на дерево, бросив наших лошадей на растерзание.
– А второй? –спросила креолка со спокойствием, которое говорило о мужестве, способном выдержать самое тяжелое испытание.– Все, что угодно, только бы не оставлять наших лошадей! Это недостойный выход из положения.
– Мы и не можем этого сделать. Поблизости не видно ни одного подходящего дерева, и, если они на нас нападут, нам остается только положиться на быстроту наших лошадей. К сожалению,– продолжал он, внимательно оглядев крапчатую кобылу, а затем своего коня,– им слишком много досталось за сегодняшний день, и оба сильно устали. В этом-то и беда. Дикие жеребцы вряд ли утомлены...
– Не пора ли нам трогаться?
– Пока нет. Чем больше наши лошади отдохнут, тем лучше. Жеребцы, может быть, еще и не свернут в нашу сторону. А если и свернут, это еще не значит, что они на нас бросятся. Все зависит от того, в каком они настроении. Если они грызутся между собой, то могут напасть на нас. Они становятся тогда бешеными и бросаются на своих собратьев, даже если у тех седоки на спине... Да, так оно и есть! Они дерутся между собой. Слышите, как они ржут? Они направляются сюда!
– Мистер Джеральд, так почему бы нам сейчас же не поскакать в противоположную сторону?
– Сейчас нет смысла. Впереди – открытая равнина, и скрыться негде. Они будут там, прежде чем мы успеем отъехать на достаточное расстояние, и скоро догонят нас. Место, куда мы должны направиться – единственное безопасное место, о котором я могу вспомнить,– лежит в другом направлении. Судя по звукам, они сейчас как раз отрезали нам дорогу туда. Если мы выедем слишком рано, то столкнемся с ними. Нам надо выждать, а потом попытаться проскользнуть позади них. Если нам это удастся и если они не догонят нас на протяжении двух миль, то мы достигнем места, где будем в не меньшей безопасности, чем за изгородью кораля в Каса-дель-Корво. Уверены ли вы, что справитесь с вашим мустангом?
– Вполне,–быстро ответила креолка; перед лицом опасности притворство было забыто.
Всадники настороженно сидели в своих седлах. Луиза волновалась меньше, чем мустангер, потому что она доверилась ему. Она не вполне понимала, какая опасность им грозит, но догадывалась, что опасность эта очень серьезна, раз такой человек, как Морис Джеральд, проявляет тревогу. Сознание, что эта тревога отчасти вызвана страхом за нее, вопреки всему, наполняло ее сердце радостью.
– Теперь, пожалуй, мы можем рискнуть, – еще раз прислушавшись, сказал Морис.– Они как будто уже миновали ту поляну, через которую лежит наш путь. Умоляю, будьте внимательны! Твердо сидите в седле и крепко держите поводья. Там, где дорога позволит, скачите со мной рядом и ни в коем случае не отставайте больше чем на длину хвоста моей лошади. Мне придется ехать впереди, чтобы показывать путь... Вот они направились к нашей поляне... Почти достигли ее края... Теперь пора!
В глубокую тишину прерии вдруг ворвался неистовый шум, словно из переполненного сумасшедшего дома. Пронзительное ржание диких жеребцов напоминало крики буйных маньяков, только эти звуки были во много раз сильнее. Им вторил громовой топот копыт, свист и треск ломающихся веток, дикое храпенье, сопровождаемое резким лязганьем зубов, глухими ударами копыт по ребрам и крупам и пронзительным визгом злобы и боли. От этих оглушительных звуков дрожало все кругом и, казалось, сама земля колебалась на своей орбите.
Эти звуки свидетельствовали о неистовой схватке диких жеребцов. Их еще не было видно, но они приближались, пробиваясь сквозь заросли и ни на мгновение не прекращая драки.
Едва Морис подал знак трогаться, как пестрый табун диких лошадей появился в узком проходе между зарослями. Еще мгновение – и с неудержимостью горной лавины они вырвались на открытую поляну.
Это была живая лавина самых красивых созданий, которые только существуют в природе,– ибо даже человек должен уступить им первое место. Я не говорю о замученной лошади цивилизованного мира, лошади с худой спиной, кривыми ногами и опущенной головой, лошади, изуродованной ножницами барышника или грума,– нет, речь идет о дикой лошади саванны, рожденной среди зеленых просторов и выросшей на свободе, как полевой цветок.
Нет более великолепного зрелища, чем табун диких жеребцов, скачущих по прерии; особенно в то время, когда в них бушует страсть и они готовы уничтожить друг друга.
Но это прекрасное зрелище пугает человека – оно слишком ужасно, чтобы им мог спокойно любоваться мужчина, не говоря уже о робкой женщине. Особенно, когда зритель смотрит на табун диких мустангов с открытого места и рискует сам стать жертвой их нападения.
Вот что грозило всаднику на гнедом коне и всаднице на крапчатом мустанге. Всадник по опыту знал, как опасно такое положение; всадница же не могла не догадаться об этом.