Будакен вскочил, схватил боевую секиру и стал со свистом размахивать ею.
Фейзавл отбежал в сторону и, пятясь, издали старался успокоить гнев Будакена:
– Мы нарочно отвели для тебя этот двор, чтобы тебе не мешали любопытные жители города!..
– А ты не нашел места похуже? Сюда приходят сумасшедшие, чтобы собирать клопов, и здесь ты захотел заморить меня с моими воинами?
– Закройте ворота, не выпускайте никого! – кричал, прячась за колонну, Фейзавл.
– Там собрано целое войско, – говорили скифы. – Кидрей хотел выйти из ворот, а его встретил лес копий.
Снова секира Будакена с воем завертелась над головой Фейзавла. Он протягивал Будакену дрожащие руки:
– Успокойся, князь! Ты можешь переехать в летний дворец нашего князя. Там ты будешь в саду, под тенью деревьев, лежать на ковре и есть сладкие персики. А наши певцы споют тебе лучшие песни.
– Прикажи своим воинам, чтобы они уехали от ворот, а не то мои воины покажут, как летают сакские стрелы, как наши копья пробивают сразу трех человек.
В воротах раздались крики:
– Саки взбесились! Они садятся на коней! Они сейчас бросятся на нас!
– Улала!.. Улала!.. – заревел Будакен боевой клич саков.
– Улала!.. – ответили ревом двадцать скифов.
За воротами послышались крики команды и топот лошадей, бросившихся вскачь по улице.
– Я должен увидеть премудрую дочь правителя Курешаты! – наступал Будакен на Фейзавла.
– Наши женщины не боятся мужчин, но ты два мужчины! – отвечал Фейзавл. – Рокшанек умрет от страха, когда ты войдешь в ее дом.
– Ты меня проведешь к ней. Мы, саки, ни женщинам, ни детям зла не делаем. Веди меня к ней!
Фейзавл поднял руки к небу:
– О всемогущий! О создатель луны и шести планет! Ты видишь, что я не виноват; избавь меня от гнева моего князя Оксиарта!
– Какого Оксиарта? – остановился изумленный Будакен.
– Князь Оксиарт – владелец города Курешаты и всего округа. Только его здесь нет. Он уехал доставать коней для войска царя царей. Вместо него правит мудрая дочь его, Рокшанек.
Будакен с досадой вспомнил о появлении в его шатре Оксиарта и обо всем, что потом с ним произошло.
– Подожди меня, – говорил Фейзавл, – я съезжу сейчас к княжне Рокшанек, переговорю с ней и привезу ее ответ.
– Но могу ли я верить, что ты вернешься?
– Я тебе оставлю в залог самое ценное, что имею: золотой пояс, стальной меч или янтарное ожерелье.
– Этого и у меня много.
– Тогда я тебе оставлю еще более ценное – мою бороду… – Фейзавл снял свою серебристую завитую бороду, которая искусно держалась на золотых крючках, зацепленных за уши, и оказался моложавым красивым персом с гладко выбритым лицом.
Он приказал одному слуге сесть на ковер и на медном подносе держать драгоценную бороду. Сам же сделал приветственный жест золоченой палкой и направился к разукрашенному коню.
Слуги подхватили его, посадили на круглую лоснящуюся спину жеребца, крытую ковровым чепраком, и Фейзавл со своими воинами и провожатыми скрылся в широких воротах.
Сняв свои шерстяные одежды, Будакен заменил их полосатыми согдскими шароварами, подставляя лучам солнца голую мускулистую спину. Он лежал на широком ковре, затканном синими цветами и красными птицами. Над ним распростерло ветви столетнее абрикосовое дерево с бесчисленными мелкими оранжевыми плодами. Толстый ствол виноградной лозы обвивался, как змея, вокруг дерева, подымаясь на самую его вершину, и среди густой листвы повсюду виднелись восковые грозди винограда.
Несколько слуг Фейзавла было приставлено к Будакену, и он их расспрашивал, как сажают деревья, сколько с них собирают плодов, как их сушат на зиму, что помещается в сарае.
Скифы освободили коней от седел и вьюков, полили их водой из канавок, смыв накопившуюся на боках соль и пыль, и кони стояли в тени, блестящие, шелковистые, погрузив головы в свежие снопы сочной травы.
В торговый двор прибыл новый скиф на исхудалом коне, покрытом густой пылью. Он привязал коня к кольцу на столбе, подтянув коню голову высоко, чтобы он остыл.
Мягкими шагами скиф подошел к Будакену и остановился перед ним, скрестив руки на рукоятке ножа, заткнутого за пояс. По лицу, серому от пыли, капли пота провели темные полосы. Встретившись со взглядом Будакена, скиф опустился на колени на краю ковра и сел на пятки.
– Что делают мои кобылицы? Как бегает Буревестник? Жив ли маленький чита? – были первые вопросы Будакена.
Скиф развел руками. Из-под его войлочного остроконечного колпака выбивались, падая на плечи, длинные полуседые космы. Редкая борода завитком свисала с подбородка.
– Бой-бой, плохо! Если уйдет пастух, разве не разбредется его стадо? Сейчас же прибегут волки и начнут растаскивать овечек во все стороны.
Будакен отставил пеструю глиняную чашу с вином, которую держал обеими руками, и насторожился:
– Но князь Гелон обещал мне, что будет наблюдать за всеми моими стадами! Разве князь Гелон уехал?
– Князь Гелон делает все, что может: скачет от одного стада к другому, меняет усталых коней, кричит на пастухов, сам колотит их плетью, но толку от этого не много!
– Зачем же он скачет? Это не его дело. Ему надо сидеть около шатров на ковре в прохладной тени, попивать кумыс и ждать, а к нему должны приезжать табунщики с поклоном и говорить все, что им нужно и что случилось во всей степи. Разве я когда-нибудь гонялся за моими пастухами?
– Ты – другое дело. Ты всех держал в своей широкой ладони. А когда ты уехал, то все поползли во все стороны, как щенки без матки. Бой-бой, что будем делать!
Кочевник ничего не скажет сразу. Его речь вьется, как тропинка в степи, и он должен начать издалека, чтобы пересказать все, что видел в пути.
Будакен передал ему чашу с вином:
– Выпей сперва согдского вина и не бойся. Пастух вернется к своим баранам и все исправит. Что же случилось?
Старый скиф взял чашу, покосился одним глазом на темное маслянистое вино и понюхал его:
– Никогда такого не пробовал. Пусть Папай даст нам всем много сил и целое стадо детей! – Отпил немного и почмокал: – С медом? Голова на плечах не закачается? – Скиф закинул голову назад, показалось донышко глиняной чаши, и старик, вытаращив глаза и отдуваясь, поставил чашу на ковер.
– В битвах согды послабее нашего, а такого вина наши кумысобои не сделают, – сказал Будакен. – Ну, рассказывай теперь по порядку, что погнало тебя из нашей равнины вдогонку за мной? Как тебя звать? Кажется, Асук?
– Верно, верно – Сагил Асук! – ответил сразу развеселившийся скиф. – Когда я родился, в шатер вошел отец и принес дикого козла – асука! [86] Вот меня и прозвали Сагил Асук. С тех пор я, как асук, езжу по степи и не люблю сидеть в шатре. Сам знаешь: дома сидишь – последнее проешь, а по степи побродишь – счастье найдешь.