– А вы также помните, что если вы перейдете через реку на нашу землю, то будете раздавлены копытами сакских коней, – ответил Кидрей.

Пенида повернулся и пошел к своему отряду. Переводчик поднял ковер и пошел за ним. На месте встречи остались глиняный кувшин и мешок с яблоками.

Скифы подъехали, осмотрели его, но, боясь коварства яванов, разбили кувшин и разбросали яблоки.

Когда Кидрей, сменив по пути несколько коней, прискакал к холму Совета племени, туда примчался другой гонец. Он сообщил, что передовые отряды яванов прибыли к берегам Яксарта и заняли пограничный город Ванкат, [148] где была главная переправа для караванов на большой дороге к городу Чачу. Гонец полагал, что сам Двурогий приехал вместе с отрядом, так как около стен города появились не только кожаные палатки воинов, но также красные и пестрые шатры, и некоторые из них особенно велики и нарядны. За первыми отрядами движутся другие воины, пешие и конные.

Тамир и другие члены Великого Совета сейчас же разослали приказы, чтобы сакские дружины стягивались к Могульским горам против Ванката.

Скифские послы

Двадцать скифских всадников выбрались из прибрежных высоких золотистых камышей и по растрескавшимся солонцам въехали гуськом на отлогий холм.

Вдали показались давно им знакомые утопавшие в садах грязно-желтые стены города Ванката. Река так же стремительно несла свои взбаламученные мутные воды, сжатые узким руслом. Так же безмятежно в дымчатой дали подымались высочайшие зубчатые хребты гор, покрытые вечным снегом. Они окружали долину с тучными посевами трудолюбивых дахов и согдов.

Но что за шум, что за грохот, звериный рев и вопли неслись с равнины, всегда покрытой тихими, радостными рощами абрикосов, зарослями высокой джугары и квадратами желтой пшеницы?

С холма скифы видели, откуда неслись крики: по дороге вокруг нее, прямо по зеленым посевам, метались толпы людей. Женщины в ярких желтых и красных одеждах, с детьми на руках бежали куда попало, падали и снова подымались – все оглядывались в одну сторону, откуда надвигалась опасность.

Десятка три чужеземных воинов шли цепью, держа копья наперевес. Перед ними отступала толпа крестьян, в руках мелькали топоры, ручные пилы и лопаты. Они швыряли в подходивших камнями и комьями земли. Воины приближались твердыми шагами, неумолимые и безмолвные.

– Это Двурогий царь наводит порядок, – сказал один из скифских всадников. – Сейчас яваны перебьют этих мирных, как быки, крестьян, забывших, как надо бороться. А женщин и детей потом пригонят в свой лагерь для продажи.

– Нам нечего здесь смотреть – едем дальше! – Тамир махнул рукой, и всадники спустились с холма.

Узкой тропой между затоптанными посевами направились они к стенам города.

Вся равнина вокруг города и весь берег пестрели палатками всех цветов – и черными арабскими, и пестрыми персидскими; больше всего было низких палаток из растянутых бычьих шкур.

На берегу реки, на холме, выделялись и величиной, и ярким алым цветом несколько шатров. Возле них было особенно много людей и стояли правильными рядами кони всех мастей.

Воины, пешие и конные, двигались во всех направлениях. За ними бежали полуголые рабы. Они тащили мешки с зерном, узлы, гнали ослов, нагруженных хворостом.

Несколько македонских часовых копьями перегородили путь скифам. Среди скифских всадников один заговорил по-гречески.

– Откуда ты знаешь наш язык? – спросили воины.

– Я киликиец из Тараса, – ответил всадник. – Здесь я был рабом одного из сакских князей, князя Будакена. Теперь я состою переводчиком при этих послах от народа саков.

– К кому вы едете и зачем?

– Нам нужно видеть вашего царя, – ответил молодой красивый скиф, сидевший на высоком легконогом жеребце.

– Вы должны слезть с коней, оставить оружие и идти пешком, – сказали часовые. – А мы узнаем, захочет ли наш царь с вами говорить.

– Наши кони и мы, саки, – это одно, – спокойно сказал старый, сгорбленный высохший скиф. – И мы можем только на конях проехать к шатру вашего царя. Если же вы не хотите пустить нас, то мы повернем обратно и встретимся с вами только в поле.

Воины пошептались и ответили:

– Если обычай повелевает вам оставаться на конях, то проезжайте.

Одни из часовых побежал к красным шатрам, другие, окружив скифов, медленно двинулись вместе с ними.

Скифы ехали, сохраняя достоинство, приличествующее послам, но глаза зорко присматривались к окружающему. Они прикидывали в уме, сколько здесь собралось войска, сколько сил надменные яваны могут выставить против саков.

Они также заметили, что вдоль всего берега привязана длинная вереница плотов и крестьяне под присмотром погонщиков с плетками связывали бревна и жерди, надували воздухом мокрые бурдюки и спускали их в воду.

Скифов остановили около большого малинового шатра. Вокруг него стояли одетые по-боевому часовые в латах, с очень длинными копьями, в три раза длиннее скифских, и проходили начальники, закутанные в просторные белые плащи.

Скифы сошли с коней и сами привязали их к кольям палаток. Степные лохматые кони фыркали и поджимали зады, готовые ударить каждого, кто к ним приближался.

Из шатра вышел высокий красивый явана с искусно завитыми кудрями, в светлой безрукавке, подпоясанной золотым поясом. Благоухая ароматами, как лавка согдского лекаря, он приветствовал скифов и ввел в шатер. Переводчик объяснил, что это начальник Гефестион – друг царя Азии.

Вошли несколько военачальников яванов, один из них был в персидской одежде. Рослый черный слуга-нубиец внес складной стул с бронзовыми ножками и парчовым сиденьем. Одетый в персидскую одежду сел на стул, а яваны стали по сторонам.

– Садитесь, – сказал переводчик. – Царь Азии готов слушать вас.

Все скифы сели рядом вдоль стенки шатра на ковровых подушках и уставились на сидевшего.

Так вот он какой, Двурогий! Верно ли это? Не смеются ли яваны над малосведущими кочевниками и не одного ли из телохранителей царя посадили вместо него, боясь нападения чужеземцев?

Сидевший был молод, с бритым лицом и ростом пониже других. Длинные рыжеватые волосы падали почти до плеч, и среди них никаких следов рогов не было. Один глаз был светлее другого и слегка косил.

Надменным, холодным взглядом обвел он сидевших скифов и несколько задержался на старом Тамире, который вглядывался подслеповатыми хитрыми глазками.

Царь был одет в длинную, ниже колен, персидскую оранжевую рубаху, расшитую золотыми цветами. На кожаном поясе – золотая пряжка со знаком персидских царей: колесо среди распростертых соколиных крыльев. На ногах широкие красные шаровары, заправленные в персидские сафьяновые сапоги.