— Тогда забирайся. И помни, что я тебе говорила насчет попыток задушить и тому подобного. Я очень устала и вряд ли мне сейчас понравятся шутки.
— Запас моих шуток, кажется, иссяк.
— Очень хорошо.
Она со стоном поднялась, и Полу пришлось закусить губу, чтобы не закричать от боли. Она подошла к лестнице, слегка повернула голову, и он увидел, что она смотрит — наверное, смотрит — на столик, где стоят банки. Взгляд ее был коротким, как будто случайным, но Полу показалось, что смотрела она чрезвычайно долго, и он был уверен, что она заметила отсутствие банки с горючей жидкостью. Лишь через несколько месяцев после своих первых опытов он набрался мужества для новой попытки… И если ее рука скользнет по его бедру, то нащупает не только костлявую задницу.
Выражение ее лица не переменилось, когда она отвернулась от столика, и он испытал такое облегчение, что тряска при подъеме по лестнице показалась ему почти терпимой. При желании она хорошо умела делать совершенно непроницаемое лицо, но он полагал — надеялся, — что на этот раз провел ее.
На этот раз он действительно ее провел.
26
— Энни, наверное, мне все-таки нужен укол, — сказал он, когда она уложила его в кровать. Несколько мгновений она рассматривала его потное бледное лицо, затем кивнула и вышла из комнаты.
Как только она вышла, он достал плоскую банку и засунул ее под матрас. После случая с ножом он ничего туда не прятал и банку с горючим тоже не собирался долго там хранить. Но до конца дня ей придется полежать под матрасом. Вечером он перепрячет ее в другое, более надежное место.
Энни вернулась и сделала ему укол. Затем положила на подоконник пачку бумаги и несколько свежезаточенных карандашей и подкатила инвалидное кресло к кровати.
— Вот, — сказала она. — Я хочу пойти поспать. Если подъедет машина, я услышу. Если все оставят нас в покое, я, может быть, просплю до утра. Кресло будет стоять здесь, на случай, если тебе захочется поработать. Твоя рукопись здесь, на полу. Но я совершенно искренне не советую тебе работать, пока твои ноги не успокоятся.
— Сейчас я работать не могу, но не исключено, что оклемаюсь и вечером просижу долго. Я понял, что ты имела в виду, говоря, что мне нужно поторопиться.
— Я рада, что ты понял, Пол. Как ты думаешь, сколько тебе нужно времени?
— При обычных обстоятельствах я бы попросил месяц. При моих нынешних темпах — две недели. Если я смогу прыгнуть выше головы — дней пять. Может быть, неделя. Книга будет сырой, но она будет окончена.
Она вздохнула и рассеянно взглянула на свои ладони:
— Я знаю, тебе понадобится меньше двух недель.
— Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала.
Она посмотрела на него с легким интересом, но без гнева или подозрительности:
— Что такое?
— Обещай больше не читать, пока я не закончу… или пока мне не… Ну, ты понимаешь.
— Пока не придется прервать работу?
— Да. Или пока мне не придется прервать работу. Таким образом ты получишь цельное, не разбитое на фрагменты окончание. Так оно произведет на тебя куда более сильное впечатление.
— Пол, правда получится хорошая книга?
— Да, — улыбнулся Пол. — Просто отличная.
27
В тот же вечер, около восьми часов, он осторожно перебрался в кресло. Прислушался. Сверху не доносилось ни звука. Последнее, что донеслось до него оттуда, — это скрип пружин; она легла около четырех часов дня. Он не сомневался, что она в самом, деле устала.
Пол достал банку горючего и подкатился к окну, где находился его импровизированный рабочий кабинет: ухмыляющаяся пишущая машинка, у которой не хватало трех зубов, мусорное ведро, карандаши, стопки бумаги, черновики, из которых одни еще сослужат службу, а другие отправятся в ведро.
Должны были отправиться, только раньше.
Здесь находилась невидимая дверь в иной мир. И здесь был его призрак, как будто бы движущийся при быстром просмотре серии фотоснимков.
Благодаря долгой практике он с легкостью проехал между пачками бумаги и разбросанными на полу блокнотами, остановился у стены, на всякий случай прислушался, наклонился и поднял девятидюймовый кусок плинтуса. Примерно месяц назад он обнаружил, что в этом месте доска легко отходит от стены, а Энни, судя по тонкому слою пыли на этой доске (еще немного, и ты начнешь оставлять волосы для проверки, подумал он), не знала, что именно в этом месте в плинтусе есть изъян. За плинтусом имелось небольшое пространство, наполненное только комками пыли и мышиными экскрементами.
Пол поставил банку с горючей жидкостью в нишу и задвинул кусок плинтуса. В самый первый момент он испугался, что доска не встанет в точности на прежнее место (а у нее — о Боже! — дьявольски острые глаза!), но потом доска легко скользнула в проем.
Пол оценил результат, затем открыл блокнот и прошел в дверь, распахнувшуюся в бумажном листе.
Ничто не отвлекало его от работы в течение четырех часов. Три карандаша, которые Энни заточила для него, затупились, после чего он подкатился к кровати, забрался под одеяло и с легким сердцем заснул.
28
ГЛАВА 37
Руки Джеффри начинали затекать. Он стоял в тени хижины, принадлежащей вот уже пять минут «Прекрасному», владению М'Чиби. Он был похож на исхудавшего силача из цирка, а над его головой висело тело баронессы.
Когда он наконец решил, что никакие слова Езекии не смогут убедить М'Чиби покинуть хижину, до него донесся звук какого-то поспешного движения. Джеффри обернулся, и мускулы на его руках напряглись. Вождь М'Чиби был хранителем огня, и в хижине у него горело больше сотни факелов, и каждый был покрыт толстым слоем тягучей смолы. Смола эта добывалась из местных низкорослых деревьев, и сами бурка называли ее «маслом для огня» или «маслом для огня и крови». Некоторые предметы назывались на языке бурка, как и на многих других примитивных языках, весьма уклончиво. Впрочем, как бы не произносились название этого вещества, ясно было, что в хижине имеется достаточно факелов, чтобы поджечь всю деревню; она вспыхнет, как чучело Тая Фокса, [41] подумал Джеффри… если удастся убрать М'Чиби с дороги.
Не бойся его бить, босс Джеффри, сказал ему Езекия. М'Чиби, он первый выходит, он хранитель огня. А Езекия второй выходит. Так вы не ждите! Разбейте башку этого щенка, только быстро!