– Ну вот, любезный Арамис, – сказал он покровительственно. – Все, что мог, я для вас сделал, так что честь моя не задета. А сейчас, с вашего позволения, я вас покину, пока не заявилась стража по мою душу… И на прощанье позвольте дать вам ценный совет: постарайтесь впредь серьезнее относиться к дворянам из Гаскони…
– Я непременно учту ваш совет, – слабым голосом ответил Арамис. – И, в свою очередь, дам свой: не считайте себя самым ловким в этом городе…
– Помилуйте, я и не собираюсь! Я просто хочу доказать, что кое-что значу… и это у меня пока что получается.
– До поры до времени, милостивый государь… Мы еще встретимся.
– Со своей стороны приложу к этому все усилия, – сказал д’Артаньян, вежливо раскланявшись.
Он услышал, как в ограде дворца с визгом открывается калитка, и с чувством исполненного долга заторопился прочь, унося с собой шпагу Арамиса.
Бедняга книготорговец выпучил глаза так, что они, право слово, коснулись стекол очков:
– Вы вернулись?! А где же тот дворянин?
– С ним произошла небольшая неприятность, – сказал д’Артаньян. – Могу вас заверить, что вскоре он будет здоров, но, даю вам честное слово дворянина, за книгой он в ближайшие дни определенно не явится. Полагаю, теперь я могу ее у вас попросить?
– О, разумеется, сударь… – пролепетал торговец. – Двадцать два ливра за Боккаччио и двадцать восемь за "Дон-Кихота"… итого с вашей милости пять пистолей…
– Дьявол! – воскликнул д’Артаньян, вытащив из кошелька два жалких экю. – Я и не думал, что так потратился… Может, вы примете долговую расписку?
– О, что вы, сударь! – воскликнул с превеликим жаром книготорговец, явно горевший желанием поскорее увидеть спину беспокойного покупателя. – Я немедленно же отправлю книги по названному вами адресу, а вам открою неограниченный кредит… Заплатите, когда сочтете нужным… Так отрадно видеть, что молодые люди из гвардии находят время для изящной словесности…
– А как вы думали, милейший? – внушительно сказал д’Артаньян. – Надобно вам знать, что в Королевском Доме служат не одни вертопрахи и волокиты, проводящие время в праздных забавах… Настоящий гвардеец не чужд изящной словесности, вот именно! – Он оглянулся по сторонам и, видя, что они одни, понизил голос. – Любезный, возможно, я что-то напутал… Вы меня чрезвычайно обяжете, объяснив, жив ли гениальный литератор синьор Боккаччио…
Хозяин осторожно ответил:
– Сударь, с прискорбием должен вам сообщить, что господь призвал его к себе ровным счетом двести пятьдесят лет назад…
– Черт возьми, как медленно доходят новости до Беарна! – не моргнув глазом, вскричал д’Артаньян. – А у нас его полагали живым… Ну что же, всего вам доброго, сударь…
Выйдя на улицу со шпагой Арамиса под мышкой, он пробормотал себе под нос:
– Положительно, мне везет! Гвардия, очаровательная любовница, успешная дуэль с мушкетером – и, как венец всего, неограниченный кредит в книжной лавке! Есть повод задрать нос… хотя, честно говоря, я предпочел бы неограниченный кредит не в этом складе мышеяди, а в каком-нибудь уютном кабачке вроде "Сосновой шишки"… но что поделать, не годится с ходу требовать от фортуны чересчур много…
Когда д’Артаньян, все еще от души пыжившийся своей победой – и, надо сознаться, к тому были все основания, – въезжал в ворота, гордо подбоченившись так, что напоминал бронзовый монумент королю Генриху Четвертому, навстречу ему попался человек в черном, шагавший так уверенно и горделиво, словно его только что назначили канцлером королевства, изгнав г-на де Сегье. Однако вид у него был отнюдь не благородный, и д’Артаньян, считая простого горожанина пустяковым препятствием, и не подумал сворачивать, направив своего каракового конька прямо на субъекта, чья физиономия к тому же крайне не понравилась нашему гасконцу. По его глубокому убеждению, находившемуся в полном соответствии с нравами той эпохи, человек, не имевший права носить шпагу, не имел равным образом права и на столь горделивую осанку – гордыня хороша только в том случае, если имеешь возможность ее отстоять (гасконец искренне полагал, что сделать это можно исключительно при посредстве шпаги, ибо не был искушен в других средствах вроде судейского крючкотворства, в особенности подкрепленного тугим кошельком…).
Враз потеряв кичливый вид, субъект в черном выскочил из-под копыт с проворством вспугнутого перепела и проводил д’Артаньяна злобным взглядом. Не обратив на это ровным счетом никакого внимания, д’Артаньян передал английского жеребца конюху, поднялся к себе и с внешне безразличным видом сказал, подавая Планше шпагу:
– Планше, повесь-ка эту рапиру на стену… Нет, погоди. Можешь раздобыть где-нибудь подходящий крюк?
– Запросто, сударь.
– Найди, пожалуй что, три, – приказал д’Артаньян. – Вколотишь их в стену где-нибудь на видном месте, на один повесишь эту самую шпагу, а два других пусть пока остаются пустыми. Ну, а я уж постараюсь, чтобы и для них побыстрее нашлись украшения…
– Никак, сударь, вас можно поздравлять со славной победой?
– Пустяки, любезный Планше, – сказал д’Артаньян с тем же наигранным безразличием. – Особенно и нечем гордиться – один-единственный королевский мушкетер, не бог весть какой подвиг… Вот кстати, у тебя есть повод выпить за мое здоровье…
И он с царственным видом протянул слуге экю – одну монету из двух, остававшихся в его кошельке. Славный малый рассыпался в благодарностях, а д’Артаньян, не мешкая, отправился к хозяйке.
– Луиза! – радостно воскликнул он, врываясь в гостиную с той бесцеремонностью, какую в отсутствие Бриквиля полагал своей привилегией. – Поскольку я привык выполнять свои обещания, особенно данные очаровательным женщинам, могу вас обрадовать касаемо испанского романа… Черт побери, да вы плачете! Что случилось?
В самом деле, глаза прекрасной нормандки были заплаканы, и выглядела она совершенно потерянной. "Уж не вернулся ли Бриквиль с полдороги и не устроил ли сцену? – пронеслось в голове у д’Артаньяна. – Ревнивцы, особенно бессильные в постели, способны на самые грязные выходки…"
– Это все из-за Бриквиля, – произнесла Луиза, всхлипывая.
– Черт возьми, значит, он все-таки вернулся? – воскликнул д’Артаньян, хватаясь за шпагу. – Пожалуй, вы правы, Луиза, его и в самом деле следует…
– Вы не поняли, Шарль, – сказала Луиза. – Беда не в том, что он вернулся, как вы решили, а именно в его отсутствии…
– Уж не осмелился ли кто-то вас обидеть? – воинственно вскричал д’Артаньян. – Скажите только имя…
– Вы тут ничем не поможете, Шарль… Обида того рода, когда обидчик пользуется покровительством закона… Бывают такие случаи…