Иллира уселась на табурет и почувствовала себя хозяйкой положения. Ей пришлось бы выгнуть шею дугой, чтобы заглянуть в лицо Даброу, но она не собиралась смотреть мужу в глаза. Женщина чувствовала себя так же неуютно, как и Даброу. Она машинально положила руки на гадательный столик и принялась перебирать карты. А потом наконец заговорила, наклонившись к столику, и ее тихий голос только подчеркивал неуклюжесть кузнеца:
— Все и ничего, муж мой. Я не знаю, что меня беспокоит — это уже почти перестало меня волновать.
Карты выскользнули из тонких пальцев и рассыпались по зеленой скатерти.
С тяжелым вздохом Даброу опустился на одно колено. Теперь он смог посмотреть в глаза Иллире, и ей пришлось ответить на этот взгляд.
— Тогда почитай карты для меня. Спроси у них, что я должен сделать, чтобы ты была счастлива.
Иллира отвела глаза и уткнулась в карты — она как раз собирала их в колоду.
— Ты же знаешь, что я не могу этого сделать. Я люблю тебя. Я не могу Видеть тех, кого люблю.
Иллира подняла глаза, думая смутить Даброу, и смутилась сама, без всякого Видения прочитав то, что было написано на лице ее мужа. Даброу сомневался в ее любви. Теперь Иллира признала, что он имеет на это право: она и сама сомневалась. Позвоночник Иллиры пронзила острая боль — она никогда еще не испытывала подобного приступа. Карты рассыпались по столу, а Иллира спрятала лицо в ладонях. Ей и в голову не могло прийти, что Даброу внимательно рассмотрит и изучит каждую открывшуюся карту, прежде чем перегнуться через столик и размять ей шею и плечи.
— Если бы у нас были богатые родственники, а у них было имение, окруженное озерами и лесами, я бы обязательно отослал тебя туда. Тебе вреден сам воздух Санктуария, — сказал Даброу со всем красноречием, на какое только был способен.
Иллира представила себе такое имение и узнала его — именно оно появилось в недавнем Видении, связанном с Тревией. У Иллиры снова вырвалось рыдание, и она затрясла головой, отгоняя пасторальный образ.
— Что с тобой? — спросил Даброу, все меньше понимая происходящее.
— Не знаю. Не знаю… — Но тут, хотя Иллира все еще не понимала сути мучившей ее проблемы, не говоря уже о том, чтобы приблизиться к ее решению, она краем сознания зацепилась за нечто, что могло бы, при определенных обстоятельствах, объяснить ее отчаяние. По крайней мере для Даброу.
— Я проснулась сегодня утром с предчувствием, — призналась Иллира. Она не лгала, а говорила полуправду — она привыкла кормить такой полуправдой всех своих посетителей. — Я хотела уйти из дома, но меня перехватила одна женщина, и предчувствие перешло в Видение. Она хотела знать, куда делся ее любимый, и я нашла его — в цепях, на борту какого-то корабля. И хотя я ясно Видела только его лицо, я совершенно отчетливо понимала, что он там не один, что продали многих в рабство.
Даброу впал в задумчивость. Иллира знала, что так оно и будет. Цепи делались из железа, а потому Даброу знал в Санктуарии каждого, кто мог сделать такой заказ. Взгляд голубых глаз теперь был устремлен куда-то в пространство, — так всегда бывало со всеми лишенными дара сувеш, когда они приводили в порядок свои мысли.
Иллира видела, как сужались его зрачки каждый раз, когда очередная крупица знаний вставала на свое место. Угрызения совести поослабли. Да, она обманом повернула мысли мужа в другое русло, — но ведь она сделала это ради него самого! Иллира собрала карты и завернула их в шелковый платок. Она не обратила внимания на то, что некоторые карты лежали картинками кверху.
— У меня есть кое-что для твоего брата, Уэлгрина, — сказал Даброу и подчеркнул свою мысль решительным кивком.
— Тогда скажи ему об этом сам. Я пойду пройдусь. Но идти в казармы у меня нет никакого желания.
Даброу заворчал, и Иллира подавила вздох. Год назад, даже меньше, ее муж впадал в гнев при одном лишь упоминании имени Уэлгрина. Он обвинял соломенно-волосого брата Иллиры во всех несчастьях. Теперь же, с тех пор, как Уэлгрин вложил в руки Иллиры Тревию, офицер стал желанным гостем в их доме, и двое мужчин частенько посиживали по вечерам в таверне. Даброу зашел так далеко, что предложил оплатить расходы на оформление для ребенка гражданства Ранканской империи, — хотя сейчас само понятие империи стремительно теряло смысл.
Иллира никак не могла представить себе, о чем могут говорить эти два молчаливых человека, пока не поняла, что разговаривают они о ней. Именно она толкнула их друг к другу, когда возвела вокруг себя стену. Но понимание этого факта не вызвало у нее желания что-либо менять.
— Поговори с ним. Можете вместе пообедать. Я не думаю, что вернусь до захода солнца.
Иллира поправила шаль и прошла мимо мужа к двери, не коснувшись его, даже подолом юбки не задела. Подмастерье и наемный работник ушли. Тревия хныкала, невзирая на все попытки Сайян ее успокоить. Это не тронуло сердца Иллиры. Она влилась в базарную толпу, ни разу не оглянувшись назад.
В Санктуарии было всего около двух десятков С'данзо, считая маленьких девочек. Мужчины и дети бродили по городу, оставаясь незамеченными — особенно теперь, когда в Санктуарии начались крупные строительные работы, и сюда каждый день прибывали чужаки со всех концов империи. Но женщины, настоящие или самозваные Ясновидящие, просто-таки прирастали к Базару и редко покидали его пределы. Пройдя по Базару, Иллира узнала множество лиц, но ее, хвала богам, не узнал никто. Она чувствовала себя свободной — и одинокой, каждый шаг, удалявший ее от Базара и кузни, заставлял женщину внутренне сжиматься.
Наконец Иллира добралась до дворцовых ворот. Ее здесь знали — с тех пор, как она навещала своего сына, который рос в королевской детской вместе с богом-ребенком, Дгискурасом. Узнали и на этот раз. Но пока Ил-лира шла по коридорам дворца, с ней не поздоровался никто — именно потому, что ее узнали.
Знавшие ее люди отводили глаза, глядя на Иллиру, и старались как можно быстрее пройти мимо. Возможно, это большая честь — быть матерью будущего божества. Наверняка рабыня-танцовщица, мать второго ребенка, теперь имела собственных слуг и множество нарядов и драгоценностей. Но родство с богом не внушает дружеских чувств смертным. Впрочем, если говорить начистоту, Сейлалха с ее изяществом и красотой свила бы себе роскошное гнездышко и без помощи Дгискураса и Иллиры. Гадалка же была наперсницей чуть ли не половины жителей Санктуария, но при этом у нее сроду не было ни одного друга.
Если не считать Даброу и Уэлгрина, чье отношение к ней по определению отличалось от дружбы. Оставался лишь один человек, перед которым Иллира могла бы излить душу — Молин Факельщик. Что за странная ирония судьбы: безбожная С'данзо идет просить совета у Ранканского жреца. Она решительно зашагала по лестнице, которая вела в не отличавшиеся порядком апартаменты Молина. Иллира отчетливо видела место, к которому стремилась: крытая аркада, согреваемая солнечными лучами и укрытая от ветра. Там даже в такое время года наверняка должны быть цветы.