— Все, что в моих силах, но вначале поговори с Темпусом и молчи о том, что мы заключили соглашение.
Принц повел Уэлгрина по незнакомым коридорам. Они шли через палаты правителя и покои наложниц. Хоть и грубоватые по столичным стандартам, они поразили Уэлгрина своим убранством. Он наскочил на принца, когда тот внезапно остановился перед закрытой дверью.
— Так не забудь: мы ни о чем не договорились. Нет, подожди, дай сюда меч.
Чувствуя ловушку, Уэлгрин отстегнул меч и отдал его принцу.
— Он прибыл, Темпус, — произнес Кадакитис отработанным тоном. — Взгляни, он сделал мне подарок! Один из его стальных мечей.
Стоявший у окна Темпус повернул голову. В нем было что-то божественное. Уэлгрин почувствовал его превосходство и засомневался, что Китти-Кэт сможет что-то сделать, чтобы помочь ему. Он сомневался даже, что металлическое украшение в его мешочке поможет ему освободить Трашера или Иллиру.
— Сталь — секрет Санктуария, а не Килайта? — поинтересовался Темпус.
— Конечно, — заверил его принц. — Килайт ничего не узнает. Никто в столице не узнает.
— Что ж, хорошо. Введите! — крикнул Темпус.
Пятеро подручных Темпуса ввалились в комнату, ведя заключенного с головой, покрытой капюшоном. Они швырнули человека на мраморный пол. Трашер стянул с себя капюшон и с трудом поднялся на ноги. Багровый синяк расплылся на одной «щеке, одежда была разорвана, сквозь прорехи виднелись ссадины, но состояние его не было тяжелым.
— Твои люди.., надо было разрешить моим солдатам прикончить его. Прошлой ночью он убил двоих.
— Не людей! — Трашер сплюнул. — Сучьих сыновей! Люди не крадут женщин и не бросают их на съедение крысам!
Один из подручных Темпуса рванулся вперед. Уэлгрин узнал в нем того, кто перевернул столик Иллиры. Хотя в нем самом все кипело, он удержал Трашера.
— Не сейчас, — прошептал он.
Принц встал между ними, вытащив меч.
— Полагаю, тебе лучше взять этот меч, Темпус. Он простоват для меня. Не будешь возражать?
Темпус попробовал лезвие и, не сказав ни слова, отложил меч в сторону.
— Вижу, ты способен сдерживать своих людей, — сказал он Уэлгрину.
— А ты нет. — Уэлгрин бросил ему украшение, которое нашел Даброу. — Твои люди оставили эту вещицу, когда прошлой ночью украли мою сестру.
Оба, и Уэлгрин, и Темпус, были сильно возбуждены, но стоило капитану взглянуть в глаза Темпусу, чтобы понять, что значит быть проклятым, как был проклят Темпус.
— Да, С'данзо. Моим людям не понравилось, какую судьбу она предсказала им. Они подкупили каких-то бродяг припугнуть ее. Они еще не понимают их языка и не думали, что те украдут ее, попутно обворовав нанимателей. Я уже разобрался со своими людьми и бродягами с окраины, которых они наняли. Твоя сестра вернулась на базар, Уэлгрин, получив немного денег в качестве компенсации за свои приключения. Моим людям вход к ней запрещен. Никто не знал, что ты ее брат. Знаешь, считается, что у некоторых людей не может быть семьи. — Сказав это, Темпус наклонился, обращаясь к одному Уэлгрину:
— Скажи, а можно ли доверять твоей сестре?
— Я доверяю.
— Даже тогда, когда она несет чушь о нападении с моря?
— Достаточно того, что я остаюсь в Санктуарии, сам не понимая почему.
Темпус повернулся, чтобы взять меч Уэлгрина. Он подтянул пояс и повесил на него меч. Его люди уже ушли.
— Ты не пожалеешь, помогая принцу, — сказал он, опустив глаза. — Его ведь почитают боги. Вместе вы многого добьетесь.
Он вышел из комнаты вслед за своими людьми, оставив принца с Уэлгрином и Трашером.
— Могли бы сказать мне, что хотите отдать ему мой меч! — пожаловался Уэлгрин.
— Я и не хотел. Просто нужно было отвлечь его внимание.
Не думал, что он возьмет его. Извини. Так о каком одолжении ты говорил?
После того как Иллира и Трашер оказались в безопасности и его будущее определилось, Уэлгрину не нужно было одолжений, но он услышал урчание в животе. Да и Трашер был голоден.
— Устройте пир, достойный короля.., или принца.
— Ну что ж, это-то в моих силах.
В роскошной пурпурной спальне женщина, сидя на архимаге верхом, вынула две шпильки из своих отливающих серебром волос. Было темно и сыро, лишь мелькали надоедливые тени.
Заколдованная луна на заколдованном небе была проглочена изображением облаков там, где сводчатая крыша образовывала дугу, как раз в тот момент, когда архимаг содрогался под умелыми настойчивыми ласками девицы, которую привел ему Ластел.
Она отказалась назвать свое имя, поскольку он не мог назвать своего. Но она так выразительно показала своими глазами и своим телом, чем могла бы одарить его, что маг потратил целый вечер, пытаясь понять, в чем тут подвох. Нет, он не боялся мести ее спутника, хотя торговец наркотиками мог испытывать ревность, он не имел достаточной смелости (или предусмотренной договором защиты), чтобы отважиться выступить против мага класса Хазарда.
Из всех магов в облюбованном чародеями Санктуарии только трое были архимагами, безымянными адептами вне ответственности, и этот Хазард — один из них. В сущности, он был самым могущественным из этой троицы. Когда он был молодым, у него было имя, но он забыл его, как очень скоро забудет и все прочее: украшенную куполами и шпилями речную дельту, в которой стоит Санктуарии — место крайнего упадка в Рэнканской империи; различные болезни, которым он подвергался десятилетиями в окруженной болотами крепости гильдии магов; компромиссы, на которые шел, чтобы оказать влияние на политиканов, куртизанок и преступников (так смело, что даже границы магии и обычного мира разрушались его чарами, а его младшие адепты повергались иногда демонами, поднимавшимися из неприступных теснин, чтобы выполнить его приказание здесь, на краю мироздания, где не остается равновесия между логикой и верой, законом и природой, небесами и адом); изощренные методы, через которые действовала его воля в городке, столь переполненном злом и аморальностью, что и гордые боги, и демоны колдунов соглашались: его обитатели заслужили свою судьбу, — все это и еще многое другое ушло от него за миг, в течение которого сгорает падающая с неба звезда.
Первый Хазард затуманенным взором следил за движениями женщины, он был близок к эякуляции, испытывая чувства, которые, как он думал, покинули его за долгие годы. Дряхлость прокрадывается в плоть, даже если тело сохраняется молодым тысячелетиями, и в глубины ума. Он не обращал внимания на свой возраст, старался не думать об этом. Годы — его мандат.
Только очень искушенный враг мог победить его, а такие встречались редко. Обычная смерть, болезнь или колдовство его собратьев были подобны мошкаре, которую он отгонял запахом своего пота: надлежащая диета, лекарственные травы, колдовство и твердая воля давно одолели их настолько, насколько он хотел.