Продолжив свои размышления, он вспомнил, как однажды услышал голос, прозвучавший громко, как грозное рычание льва, где-то там, в потаенных уголках его затуманенного сознания.
Ты получишь меч, — рокотал он, — если тебе удастся освободить одного верного и высоко ценимого мною единомышленника. Да, и в придачу к нему — великолепные ножны из чистого серебра!
Ганс испугался, а потом почувствовал некоторое раздражение. И вовсе ему не хотелось иметь дела с этим занудливым богом рэнканцев, ведь именно ему, богу Вашанке, служил верой и правдой Темпус.
Нет! Я служу.., я хотел сказать.., я не… Нет! Темпус мой… мой… Я тут собираюсь помочь.., одному человеку, который мог бы помочь мне самому, — так сбивчиво пытался он мысленно растолковать все это божеству в ответ. Предполагалось, что у него нет ни одного друга, и он даже поклялся Темпусу, что у него нет ничего, ничего ему не нужно и ничего он не хочет. Тот, у кого есть друзья, оказывается в заведомо уязвимом положении, а что касается его, Ганса, то он предпочитает жить особняком, ни от кого не зависеть, и у себя на своем необитаемом острове он ни в ком не нуждается!
Оставь меня в покое и пойди к нему, завистливый бог рэнканцев! Отдай Санктуарий божественному покровителю моему Шальпе Быстроногому и нашему всемогущему богу Ильсу! О Тысячеглазый Илье, господин наш, почему же тот, другой бог, а не ты, разговариваешь со мной?
Все же в тот вечер произошло-таки чудо, благодаря чему была спасена жизнь Ганса, а тем самым и жизнь Темпуса, которого он освободил. Ганс не считал зазорным для себя услужить и быть спасенным богом верховных правителей Рэнке, и в результате целое море алкоголя было к его услугам. Уже выбравшись кое-как из него и просохнув, он не сразу, однако, оправился от потрясения.
Конечно, он был не первым и не последним среди тех, кто в критических обстоятельствах меняет своего божественного покровителя.
К богу Вашанке это не относилось. Целых четыре раза посещал он святилища — Ильса и всемилостивейшей Шипри, божественной супруги его. Илье, верховный бог илсигов, вынужден был когда-то покинуть свою страну, нашел подходящее место и основал Санктуарий. (Вот только в городе не было храма, посвященного их четвертому божественному сыну Шальпе, который родился одновременно со своей сестрой Эши. Шальпа был единственным, для кого здесь не был возведен храм. Из-за его темного как ночь плаща его называли Богом Ночных Теней, а также Шальпа Быстроногий, Шальпа Ночной, Шальпа, не имеющий своего храма, и считали покровителем воров.) И вот Ганс решил еще раз навестить обитель небожителей на земле. Появившись там, он явственно ощутил, как зашевелились у него на голове волосы, а внутри все вдруг похолодело и как будто оборвалось — все оттого, что он осознал: один из них заговорил с ним. Один из небожителей.
Был ли это сам бог Илье? Или сын его Шальпа? (Принимая во внимание свой недавний запой, Ганс с некоторым удивлением подумал, что с большой долей вероятности это мог быть и божественный Анен. Анен был первенцем у Ильса и Шипри и считался покровителем трактирщиков и пьяниц.) Но кто бы он ни был, Ганс услышал, как в голове у него прозвучал голос, заговорил с ним здесь, в приюте и обители главных богов илсигов, и это был, конечно же, не Вашанка.
Ганс, Избранник народа илсигов, Сын Тени! Мы здесь. Мы существуем. Поверь нам. Посмотри на это кольцо.
Он увидел его. Этот похожий на безделушку предмет откуда ни возьмись появился перед самым его носом. Сначала он казался сплошным диском, но затем принял форму кольца. Посмотрев через него вдаль, Ганс различил очертания храма. Кольцо, на первый взгляд казавшееся обычным, было ювелирным изделием из чистого золота и сплошь усыпано мелкими нежно-голубыми сверкающими, как мириады звезд, драгоценными камнями. На огромный желто-оранжевый драгоценный камень в самом центре кольца, так называемый «Кошачий глаз», как показалось Гансу, так и уставился на него, не отрываясь, будто был более значительным, чем переливающийся всеми цветами радуги кварцевый минерал.
Затем видение исчезло так же, как и прозвучавший в его голове таинственный голос — да и слышал ли он его на самом деле? Может быть, нет?.. И тут он почувствовал, что вдруг весь будто обмяк и осел, покрывшись с головы до ног противным липким потом. Ему стоило больших усилий и огромного умственного напряжения заставить себя хотя бы рот закрыть. Он ощутил, что приятная прохлада в храме резко сменилась промозглым холодом.
Лишь спустя несколько минут Ганс почувствовал в себе силы сдвинуться с места. Он и сдвинулся, так как вовсе не собирался навсегда оставаться здесь, в этом семейном храме четы Ильса и Шипри. Весь мокрый как мышь от холодного пота, которым были покрыты даже его ноги сверху донизу, он наконец ушел, бросив на прощание взгляд на скрывшийся в легкой дымке храм.
Было совсем еще рано — где-то после полудня.
Неужели же галлюцинации эти начались у него еще тогда?
Это бредовое, ложное ощущение значительности того, что, по сути дела, является сложным и причудливым, как сети паука, переплетением вымысла и лжи, которое так часто возникает в сознании одурманенного алкоголем человека.
Или я все-таки слышал — слышал.., бога? Того самого бога?
Он продолжал идти, все дальше удаляясь от храма, никого и ничего не замечая вокруг и перед собой. Одинокий волк со своим необитаемым островом впереди. Шел, пока его будто обухом по голове не стукнуло — он вдруг поднял глаза и прямо перед собой увидел Мигнариал.
Эта профессиональная танцовщица, дочь его давней приятельницы, ясновидящей Лунный Цветок, направлялась к Гансу, не сводя с него глаз. Матушке ее, так хорошо знавшей юного вора, вовсе не хотелось, чтобы он имел что-нибудь общее с ее дочерью. Мигнариал! Неотрывно глядя на него, целенаправленно идет прямо к нему! Девушка, на вид лет тринадцати, хотя на самом деле она была старше, давно уже заглядывалась на него, очарованная, как это часто случается с некоторыми женщинами, которых неудержимо тянет ко всякого рода проходимцам. Ей, видимо, нравилось вести себя так, будто ей всего лишь тринадцать лет, а не шестнадцать: ведь многие из ее ровесниц уже были замужем или по меньшей мере побывали в мужской постели.
— Дочь моя еще так молода и глупа, что считает тебя очень романтичным мужчиной, — слова эти произнесла крупная, грузная женщина, которая была бы просто очаровательной, если бы не скрывшая ее прелести многопудовая плоть, что, впрочем, нравилось ее мужу. — Наверное, собираешься сказать, что она приходится тебе сестрой?
— Ну, вряд ли это понравилось бы тебе, — успокоил ее Ганс, невольно прикоснувшись к одной из тайн своего детства, если только оно вообще у него было. — Она дочь моей старой знакомой, и лучше я буду звать ее кузиной.
Ганс был намерен выполнить свое обещание. К тому же Мигнариал однажды видела его заплаканного и трясущегося после того, как его до смерти напугало одно из божественных орудий Вашанки. Гансу просто стыдно было смотреть ей в глаза после того случая. Именно она вызволила его тогда из беды, жалкого, трепещущего от страха мышонка, столкнувшегося с грубой действительностью, и отвела к своей матери.