– Мам, – сказал он, боясь, что сестра вернется.
– Ты… – Она осеклась и слегка повернула к нему голову. – Наклонись… вот так, чтобы я тебя видела, – прошептала она.
Он наклонился, как она просила.
– Ты пришел, – сказала она. – Спасибо. Спасибо тебе. – Из здорового глаза потекли слезы. Другой, тот, что находился на пораженной ударом стороне лица, безучастно смотрел вверх.
– Конечно, пришел.
– Я видела тебя, – прошептала она. – Что за силу дал тебе господь, Джонни! Разве я тебе не говорила? Разве я не говорила, что так будет?
– Да, говорила.
– Он уготовил тебе миссию, – сказала она. – Не беги от нее, Джонни. Не прячься в пещере, как Илия, и не заставляй его посылать большую рыбу, чтобы она проглотила тебя. Не делай этого, Джон.
– Нет. Не буду. – Он держал ее птичью руку. В голове стучало.
– Ты не гончар, а гончарная глина, Джон. Запомни.
– Хорошо.
– Запомни это! – сказала она резко, и он подумал: Опять она начинает молоть вздор. Впрочем, вздора тут было не больше, чем в том, что она говорила, когда он вышел из комы.
– Слушай внимательно тихий голос, когда он раздастся, – сказала она.
– Да, мам, обязательно.
Она слегка повернула голову на подушке и… неужели улыбнулась?
– Ты, верно, думаешь, я сумасшедшая. – Она еще немного повернула голову и смотрела теперь прямо ему в глаза. – Но это неважно. Ты узнаешь голос, когда он раздастся. Он скажет тебе, что надо делать. Он сказал Иеремии, и Даниилу, и Амосу, и Аврааму. Дойдет очередь и до тебя. Он тебе скажет. И когда он скажет, Джонни… исполни свой долг.
– Хорошо, мам.
– Какая сила, – пробормотала она. Голос ее становился все глуше и невнятнее. – Какую силу дал тебе господь… Я знала… Я всегда знала… – Ее голос затих. Здоровый глаз закрылся. Другой невидяще смотрел перед собой.
Джонни посидел с ней еще минут пять, затем поднялся. Он взялся за дверную ручку и уже приоткрыл дверь, но, услышав ее сухой, дребезжащий голос, в котором звучал приказ, застыл на месте.
– Выполни свой долг, Джон.
– Да, мам.
Больше ему не пришлось с нею разговаривать. Она умерла утром двадцатого августа в пять минут девятого. В это же время в городе, расположенном севернее ее больницы, Уолт и Сара Хэзлиты спорили из-за Джонни и чуть не поругались, а где-то южнее Грег Стилсон доказывал одному парню, что тот – первостатейное дерьмо.
– Ты не понимаешь, – тоном, полным безграничного терпения, сказал Грег Стилсон парню, сидевшему в задней комнате полицейского участка в Риджуэе. Парень был без рубашки; он откинулся на складном стуле и потягивал из бутылки пепси-колу. Он снисходительно улыбался Грегу Стилсону, не понимая, что Грег больше двух раз ничего не повторяет; парню было ясно, что один из присутствующих – первостатейное дерьмо, о том, кто именно, он пока что имел весьма превратное представление, которое сейчас надлежало уточнить.
Если потребуется, то и силой.
Стояло теплое солнечное августовское утро. На деревьях пели птицы. И Грег чувствовал, что его судьба решится скорее, чем он предполагал. И значит, нужно быть поосторожнее с этим дерьмом. Это тебе не какой-нибудь патлатый кривоногий мотоциклист, от которого разит потом. Он учится в колледже, волосы у него умеренно длинные, вымыты до блеска, и к тому же он племянник Джорджа Харви. Джордж не то чтобы очень пекся о нем (в сорок пятом он с боями прошел Германию, и для этих длинноволосых хмырей у него в запасе было три слова, уж конечно, не «с днем рождения»), но… как-никак родная кровь. А в городском совете с Джорджем все считались. Возьми-ка парня в оборот, сказал Джордж Грегу, узнав, что начальник полиции Уиггинс арестовал его племянника. Но глаза говорили: Только полегче. Как-никак родная кровь.
Парень смотрел на Грега с ленивым презрением.
– Я все понимаю, – сказал он. – У меня отобрали футболку, и я хочу получить ее назад. А вот вам не мешает кое-что понять. Если не отдадите, я напущу на вас Американский союз защиты гражданских свобод.
Грег поднялся, подошел к серо-стальному сейфу для бумаг напротив автомата с содовой водой, вытащил связку ключей, выбрал нужный и открыл сейф. Поверх кипы бланков для регистрации дорожно-транспортных происшествий лежала красная футболка. Он расправил ее так, чтобы видна была надпись: «ПЕРЕСПИМ, КРОШКА?»
– Ты ходил в ней по улице, – сказал Грег тем же мягким голосом.
Парень качнулся на задних ножках стула и глотнул еще пепси. Легкая снисходительная улыбка, почти ухмылка, не сходила с его губ.
– Точно, – сказал он. – И хочу получить ее назад. Это моя собственность.
У Грега разболелась голова. Этот стервец не понимает, как все просто делается. Комната звукоизолирована, и из нее не вырываются крики. Нет, он не сознает. Он не понимает.
Только держи себя в руках. Не переборщи. Не перегни палку.
Легко рассуждать. Обычно и делать легко. Но его вспыльчивость… иногда он терял над собой контроль.
Грег полез в карман и достал зажигалку.
– И скажите своему гестаповцу Уиггинсу и моему фашисту дядюшке, что первая поправка к конституции… – Парень остановился, глаза его чуть расширились. – Вы что?.. С ума сошли? Эй! Эй!
Не обращая на него внимания и внешне спокойно, Грег щелкнул зажигалкой. Пламя взметнулось вверх, и Грег поджег футболку. Она сразу занялась.
Передние ножки стула с треском ударились об пол, парень рванулся к Грегу с бутылкой пепси в руке. Самодовольная ухмылка исчезла, уступив место оторопи и нескрываемому удивлению – и еще гневу избалованного шалопая, которому слишком долго все позволяли.
Со мной еще никогда так не разговаривали, подумал Грег, и головная боль сразу дала о себе знать. О, он должен держать себя в руках.
– Отдай! – крикнул парень. Грег держал футболку двумя пальцами за воротник на вытянутой руке, готовый бросить ее, когда станет чересчур горячо. – Отдай ее, ты, дерьмо! Она моя! Она…
Грег положил руку на голую грудь парня и толкнул что было силы – а силы было порядочно. Парень полетел в другой конец комнаты, и тут гнев его сменился страхом – этого Грег и добивался.
Грег бросил тлеющую футболку на кафельный пол и вылил на нее остатки пепси из бутылки. Она противно зашипела.
Парень медленно поднимался, прижимаясь спиной к стене. Грег перехватил его взгляд. Глаза у парня были карие и широко-широко открытые.