— Я никуда не спешу. Я все время задаюсь вопросом: где девушка, у отца которой была приставка «сэр» перед именем, научилась так здорово ругаться? Так что не забудь и по поводу этого обронить словцо.
Ева закатила глаза и вздохнула.
— Ладно. Мои родители умерли в то лето, когда мне шел восьмой год, с разницей всего в пару месяцев. К сожалению, отец оставил после себя немалые долги. Поместье продали, чтобы погасить их, а у меня из родни остался только мамин брат.
— И он тебе не помог?
— Его не удалось вовремя найти, — ответила Ева. — Он в Виргинии, насколько я знаю.
Николас кивнул.
— И из-за огромного расстояния ты не дождалась ответа. Продолжай.
— Поэтому меня забрали в лондонский приют. — Еве не хотелось ворошить воспоминания о том убогом месте. Всего за две недели Ева превратилась из папиной принцессы в очередного безликого подкидыша. То были горькие дни. — Но я была здорова, хорошо выглядела, и в скором времени меня забрали к себе Татлы.
— Взяли на воспитание?
— Да, им нужна была еще хотя бы одна пара рук, чтобы управляться в трактире, а я была достаточно крепкой и расторопной, так что вполне могла им пригодиться. — Она тяжело трудилась с рассвета и до полуночи, семь дней в неделю: носила воду и уголь, драила полы и подавала посетителям кружки с пивом. — Свой… уникальный словарный запас я составила, наслушавшись речей завсегдатаев таверны.
— А еще ты у них переняла умение постоять за себя, — добавил Ник, уважительно глядя на нее.
— Да, пришлось и этому научиться, — сказала Ева. — Первое время миссис Татл относилась ко мне по-доброму, когда улучала минутку. Бедная женщина трудилась с рассвета до заката, потому что ее муж был человеком с ленцой, и кому-то приходилось заботиться, чтобы на столе был не только хлеб. Но чем старше я становилась, тем острее делался ее язык. Пока я была ребенком, мистер Татл не обращал на меня внимания, а когда я подросла, он начал слишком рьяно мной интересоваться.
— Понятно.
— Однажды он поймал меня в подсобке и попытался поцеловать. Прежде чем я смогла вырваться, вошла миссис Татл. — Ева шумно сглотнула, перебарывая отвращение к этой парочке. Воспоминания о родной матери со временем поблекли, а вот образ женщины, которая ее воспитала, был отчетливым и уродливым, как вчерашний синяк. — Она-то меня и обвинила.
Николас взял Еву за руку, но ничего не сказал.
— Она сказала судьям, что я оголяла грудь перед ее мужем и некоторыми постоянными клиентами трактира. Должно быть, она пообещала им бесплатную выпивку, потому что двое этих неотесанных мужланов явились в суд, чтобы подтвердить ее слова.
— А за тебя никто не вступился, — тихо сказал Ник, проведя большим пальцем по костяшкам ее кисти. — Жаль, что меня там не было.
Ева тоже об этом сожалела.
— Ты знаешь, что было потом.
— Да, — отозвался Ник, продолжая играть с тыльной стороной ее кисти, разглаживая и услаждая кожу ленивой лаской. — Но что же мы будем делать дальше?
— Дальше?
— С той частью твоей жизни, которая еще впереди. Я не могу поверить, что ты хочешь сделаться женой какого-то неизвестного тебе плантатора из Каролины, — сказал Ник.
— Да, я никогда этого не хотела. — Ева вздохнула. Потом подняла другую руку и, прикрыв глаза от яркого солнца, вгляделась в нежную синеву моря. Ах, если бы ответ на вопрос о ее будущем был бы так же ясен, как простиравшаяся перед нею даль! — Я планировала отделаться от лейтенанта Рэтбана сразу по прибытии в порт и попытаться разыскать дядю. — Ее взгляд метнулся к Нику, чтобы оценить его реакцию. — Ты, наверное, считаешь меня ужасной, поскольку я собиралась так отплатить человеку за доброту?
Ник покачал головой.
— Лейтенант Рэтбан не кажется мне особенно добрым. Кроме того, я очень сомневаюсь, что он вез тебя и твоих подруг к богатым плантаторам. По-моему, попытаться найти дядю — отличный план.
У Евы сжалось сердце. Ник, похоже, поддерживал ее в этом, и как раз тогда, когда она почти отказалась от этого плана.
— Но никогда не лишне рассмотреть другие варианты, — вкрадчиво проговорил Николас.
— Например?
— Останься со мной, Ева.
Она встретила взгляд его темных глаз.
— В качестве кого?
Ник нахмурился.
— Ты все чересчур усложняешь. Мы будем вместе. Вот что важно. Я хочу тебя. Ты же не будешь отрицать, что тоже меня хочешь?
— Это не имеет значения, — сказала Ева, убирая руку. — Я не стану твоей содержанкой.
— Ты вкладываешь в это слово какой-то гадкий смысл. — Ник вгляделся в ее лицо, явно надеясь, что она смягчится. — Если бы ты была со мной, я мог бы тебя защищать. Клянусь, пока я дышу, никто больше не сделает тебе больно.
«Кроме тебя». И все-таки она устала чувствовать себя бесконечно одинокой, лишенной возможности кому-то доверять. Искушение положиться на сильного и надежного Николаса было велико, но бережно сотканная репутация — единственное, что Ева имела. Кроме того, защита физическая — отнюдь не то, что защита имени.
— Я не смогу смотреть людям в глаза.
— Чепуха, — сказал Ник. — Сент-Джордж — не Лондон. Никто не посмеет на тебя косо посмотреть, иначе он будет иметь дело со мной.
— Вероятно, надо мной не будут насмехаться открыто, но за спиной наверняка станут шептаться, осуждая и злословя.
Ник сжал челюсти.
— Почему для тебя так важно, что говорят другие?
— Тебя никогда несправедливо не обвиняли и не осуждали на основании того, что сказали другие, иначе ты бы не спрашивал.
Ева старалась подавить пламя ярости, разгоравшееся у нее в груди. У мужчин другие представления о жизни. Если она станет содержанкой Николаса, на его статусе это никак не отразится. Разве он подумал о том, что ей придется сносить язвительные насмешки каждый раз, когда она будет заходить в церковь или в магазин? Если бы он имел хоть малейшее представление о том, как трудно ей будет, то, конечно, не стал бы предлагать ей роль своей домашней игрушки.
Николас приложил ладонь к ее щеке.
— Ева, я… ты мне небезразлична.
Это не было признанием в любви, но это было хоть что-то. Глаза Евы наполнились слезами.
— Тогда докажи это и больше не проси меня стать чем-то меньшим, чем я есть.
Он фыркнул.
— Разве от тебя убудет, если я стану заботиться о тебе и обеспечивать тебя? Со мной ты будешь жить, как королева. Я очень щедрый. Спроси любого.
— Магдалену Фрит, например?
— Это другое.
Ева печально кивнула.
— О нет, то же самое. — «Он щедро раздаривает все, кроме своего сердца, но любовь — единственная плата, которую я приму». — Почему ты не хочешь говорить о браке?