– Мало ли что… Лучше не рисковать.

Она долго молчала.

– Обычно в ваших машинах можно ездить, не боясь подслушивания?

– Да. Я часто веду деловые переговоры в пути. Утечки информации способны оборачиваться крупными убытками.

– Представляю… Особенно когда на вас находит блажь позабавиться с чьим-нибудь скелетом.

– Это не блажь и не забава. – Он опять посмотрел на нее в зеркальце заднего вида. – Верьте мне, Ева!

Он то и дело смотрел в зеркальце, хотя движение на трассе было неинтенсивным. Ева оглянулась.

– Нас преследуют?

– Все может быть. Хотя пока что я ничего не замечаю.

– А если бы заметили, то предупредили меня?

– Если бы захотел вас напугать, то предупредил. Или вас не запугаешь?

– Ни за что! Я продиктовала вам свои условия и теперь намерена добросовестно исполнить свой долг. Единственное, что принудило бы меня пойти на попятный, – уверенность, что вы водите меня за нос. Учтите, Логан, этого я бы вам не простила.

– Уже учел.

– Я не шучу. Вы якшаетесь с политиками, не знающими, что такое откровенность. Я из совсем другого теста.

– Звучит очень ханжески.

– Можете говорить, что угодно. Я от вас ничего не скрываю. Не хочется, чтобы вы обманывались на мой счет.

– Учту и это. Можете не волноваться: ни за политика, ни за дипломата вас никто никогда не примет, – сказал он сухо.

– Для меня это комплимент.

– Полагаю, политики вам не по нутру?

– По-моему, их никто не выносит. Но они ставят всех нас перед необходимостью выбирать меньшее из зол.

– Тем не менее некоторые из них стараются не за страх, а на совесть.

– Хотите меня переубедить? Не выйдет! На дух не переношу республиканцев вместе с демократами.

– За кого вы голосовали на последних выборах?

– За Чедберна. Но не потому, что он демократ. Просто он сумел меня убедить, что будет приличным президентом.

– Он не обманул ваших надежд? Она пожала плечами.

– По крайней мере он протащил через конгресс законопроект о помощи неблагополучным детям.

– Конгресс выставил на пути законопроекта такой прочный заслон, что ему пришлось прибегнуть к взрывчатке.

– Ваша политическая активность вряд ли может претендовать на роль взрывчатого вещества.

– Это как посмотреть… Я делаю то, что могу. Я всегда считал, что человек должен занимать активную жизненную позицию. Если хочешь перемен, воздействуй на систему изнутри.

– А я не желаю иметь с системой ничего общего. Достаточно того, что я посещаю избирательный участок.

– Конечно, ведь вы хороните себя в лаборатории, вместе с чужими костями!

– Там вполне уютно. – Ева саркастически покосилась на Логана. – Все лучше, чем иметь дело с политиками.

Ева надеялась, что Логан клюнет и начнет огрызаться, но этого не произошло.

– Наверное, у вас все-таки есть чувство юмора, хоть и довольно своеобразное. Зафиксируем наши разногласия и пойдем дальше. Я следую советам своего отца: он завещал мне не спорить с женщинами о религии и о политике.

– Мужской шовинизм!

– Отец был очень славный, но жил в другом мире. Он бы не сумел справиться с вами или, скажем, с Маргарет.

– Он жив?

– Умер, когда я был еще студентом.

– Вы познакомите меня с Маргарет?

Он кивнул.

– Я позвонил ей днем и велел ждать нас в доме.

– Какой вы безжалостный! Заставили ее лететь из самой Калифорнии!

– Она мне нужна.

Лучше не скажешь! Сколько он ни разыгрывал либерала, от Маргарет по старинке ожидалось беспрекословное подчинение.

– Я действовал уговорами, но держал наготове кнут.

– Кнут необязательно демонстрировать. Достаточно самого его существования.

– Даю слово, что к вам кнут не будет применяться ни в каком виде.

– Даже не пытайтесь, Логан, – произнесла она ледяным тоном.

* * *

– Они садятся в самолет, – сказал Фиск. – Чего вы от меня хотите теперь? Чтобы я вылетел за ними следом? Но я не знаю, куда они направляются.

– Его секретарь сказала своему отцу, что ее вызвали в виргинское имение Логана. Тамошняя охрана может потягаться с охраной Форт-Нокса. Мы выставили у ворот своих наблюдателей, но стоит ему попасть внутрь – и до него уже не дотянуться.

– Значит, я должен его опередить.

– Повторяю, он – слишком видная фигура. Лучше не трогать его без крайней необходимости.

– Тогда я доделаю начатое. Матушка все еще…

– Никуда она не денется! Ею ты всегда успеешь заняться. Сейчас у нас есть для тебя дельце поважнее. Возвращайся сюда.

5

Самолет приземлился на маленьком аэродроме под Арлингтоном. Багаж был немедленно перенесен в длинный лимузин, стоявший у ангара.

Ева не любила роскоши, приобретаемой за деньги. Сейчас она увидит вышколенного водителя в фуражке…

Но вместо фуражки на голове водителя красовалась рыжая шевелюра. Вышколенностью тоже не пахло.

– Привет, Джон! Как слетали?

Это был симпатичный веснушчатый молодец лет тридцати, в джинсах и клетчатой рубашке, с глазами цвета безоблачного неба.

– Неплохо. Знакомьтесь: Джил Прайс, Ева Дункан. Джил потряс Еве руку.

– Я видел вас в телепрограмме «Шестьдесят минут». В жизни вы еще красивее. Жалко, что в передаче показывали больше череп, чем вас.

– Спасибо на добром слове. Но у меня не было ни малейшего желания красоваться на национальном телеканале. Хватит с меня телекамер!

– Джон тоже не любитель сниматься. В прошлом году в Париже мне даже пришлось разбить одну телекамеру. – Джил усмехнулся. – Но папарацци тоже не лыком шит: недолго думая подал на меня в суд, обвинив в побоях и травме головы. Вот не думал, что у него вместо головы камера! Терпеть не могу папарацци.

– Мной они не интересуются, так что я не предвижу для вас проблем.

– Проблем все равно не избежать: ведь вы будете при Джоне. – Прайс распахнул заднюю дверцу лимузина. – Полезайте! Пора в Барретт-Хаус.

– Барретт-Хаус? Звучит очень по-диккенсовски.

– Во время Гражданской войны там находился постоялый двор. Джон купил этот дом в прошлом году и полностью его перестроил.