Медленно, чувствуя себя старой и неповоротливой, Рози обернулась на звук, сжимая в руках ребенка. Она обернулась к Эринису, и Эринис оказался тут как тут.
«Бык учует меня, и поминай, как звали. — Да, именно так сказала женщина в красном платье… и добавила что-то еще. — Бросится-то он на меня, но умрем мы обе». Значит, Эринис учуял ее запах? Учуял, несмотря на то, что для нее еще не наступило время полной луны? Рози подумала, что дело не в этом. Она решила, что задача быка — охранять младенца, вероятно, охранять любой предмет, находящийся в комнате в центре лабиринта, и его точно так же, как и Рози, привлек плач девочки. Может, и так, а может, и нет. Собственно, это не имеет ни малейшего значения; бык стоит перед ней, и Рози за всю жизнь не видела более уродливого существа.
Бык стоял в проходе к центральной комнате лабиринта, такой же непропорциональный, как и храм, через который она прошла — ей показалось, что она видит Эриниса сквозь струи прозрачной быстро текущей воды. И все же тело быка было совершенно неподвижным; во всяком случае, пока. Низко пригнув голову к полу, он одним копытом, раздвоенным настолько сильно, что оно походило на лапу гигантской птицы, стучал по каменному полу. Холка Эриниса возвышалась над головой Рози на четыре-пять дюймов, и весил он по меньшей мере две тонны. Верхняя часть опущенной головы, плоская, как наковальня, блестела, будто шелк. Голову венчали не очень длинные — около фута — но острые и крепкие рога. Рози без труда представила, как легко они вонзятся в ее обнаженный живот… или в спину, если она попытается бежать. Однако ей не удалось представить ощущение такой смерти; даже после четырнадцати лет с Норманом она не смогла вообразить такое.
Бык немного приподнял голову, и она увидела, что у него действительно всего один глаз — подернутая пленкой голубоватая дыра, огромная и отвратительная, прямо в центре его громадной морды. Зверь снова наклонил голову, снова застучал копытом по полу, и Рози сообразила: он собирается броситься на нее.
Девочка испустила душераздирающий пронзительный крик — прямо ей в ухо, — вырывая Рози из оцепенения.
— Тс-с-с, — прошептала она, покачивая ребенка. — Тс-с-с, малышка, не плачь, не бойся, бояться нечего.
Но все обстояло как раз наоборот; им было чего бояться. Бык, готовящийся к броску из узкого пространства между двумя стенами коридора, вспорет ей живот и украсит ее внутренностями странные светящиеся зеленые стены подземелья. Она подумала, что кровь ее покажется черной на зеленом фоне. В центральном зале не было ни единого предмета, за которым они могли бы укрыться: ни колонны, ни камня. Если же она попробует добежать до коридора, из которого вышла, бык услышит топот ее ног по каменному полу и настигнет прежде, чем она преодолеет хотя бы половину расстояния; он поднимет ее на рога, швырнет о стену, а потом затопчет до смерти. И ребенка заодно, если она не оставит девочку на горке одеял в центре комнаты.
«У Эриниса один глаз, да и тот слепой, но нюх у него очень острый».
Рози стояла, глядя на быка круглыми от страха глазами, завороженная постукиванием копыта. Когда же стук, наконец, прекратился…
Она опустила голову и посмотрела на зажатый в руке комок ночной рубашки с камнем внутри. С камнем, обернутым в пропитанную кровью тряпку.
«Но нюх у него очень острый».
Она опустилась на одно колено, искоса наблюдая за быком и правой рукой прижимая ребенка к плечу. Левой развернула влажный комок ночной рубашки. Рози заворачивала камень в темно-красный от крови «Уэнди Ярроу» лоскут, но потом большую часть крови смыло дождем, и теперь цвет ткани поблек до розового. Только завязанные концы по-прежнему оставались красными — точнее, мареновыми.
Рози подняла камень на ладони, каждой клеткой кожи ощущая его вес. В тот миг, когда холка быка дернулась за секунду до броска, она размахнулась, швырнув камень как можно дальше, влево от быка. Его тяжелая голова повернулась в сторону упавшего камня, ноздри раздулись, и бык помчался к тому месту, откуда доносились и звук, и запах.
В то же мгновение Рози бросилась бежать. Она оставила скомканные остатки ночной рубашки рядом с грудой одеял, но все еще сжимала в руке маленький узелок с тремя зернышками помгранатового дерева, хотя и не чувствовала его. Единственное, что оставалось в ее сознании, — это проем между стенами того коридора, в который ей нужно попасть. А бык в это время бесновался, поддевал камень смертоносными рогами, отшвыривая его в сторону, затем догонял, тыкался в него плоской наковальней огромной головы, издавая разъяренные хрюкающие звуки. После очередного удара острого рога камень улетел в другой проход, и бык ринулся за ним вдогонку. Рози бежала что было сил, но ей представлялось, что она едва переставляет ноги, словно в замедленной съемке, и теперь все снова начало казаться сном, потому что так можно бежать только во сне, особенно в плохом сне, где враг всегда преследует тебя, отставая на каких-то два-три шага. В кошмарных снах бегство превращается в подводный балет.
Она ворвалась в жерло узкого коридора в тот момент, когда бык за ее спиной повернулся, и топот стал приближаться. Гулкий стук копыт по камню быстро нарастал, Эринис мчался прямо на нее, и в последний момент Рози, не выдержав, закричала и, прижимая захлебывающегося в рыданиях испуганного ребенка к груди, побежала еще стремительнее, хотя это казалось просто невозможным. Бык двигался быстрее. Он настиг ее… и, промчавшись мимо с правой стороны, скрылся за стеной соседнего прохода. Эринис вовремя обнаружил уловку с камнем, чтобы повернуть назад и броситься в погоню, но его подвело зрение, и он выбрал не тот коридор.
Рози бежала, не замедляя скорости, хватая воздух пересохшим ртом, ощущая бешеный ритм своего сердца в горле, в висках, в глазах. Она не знала, ни где находится, ни в каком направлении движется. Теперь все зависело только от зернышек помгранатового дерева. Если она хоть раз забыла пометить какое-то ответвление дороги или положила зернышко острым кончиком в другую сторону, ей, возможно, придется бродить по лабиринту часами, пока в конце концов ее не обнаружит Эринис. Тогда…
Она добралась до развилки, от которой в разные стороны расходилось целых пять коридоров. Посмотрев на пол, она не увидела зернышка. Зато обнаружила блестящую ароматную лужу свежей бычьей мочи, и ей пришла в голову ужасающая и вместе с тем очень вероятная мысль. А что если здесь было зернышко? Конечно, она точно не помнила, помечала ли эту развилку, так что само по себе отсутствие указательного знака еще ничего не означает. Однако Рози не могла сказать и того, что не оставляла знака. Предположим, она все-таки положила зернышко; предположим, оно прилипло к огромному копыту быка, когда тот промчался мимо, низко опустив голову, рассекая короткими острыми рогами воздух и брызгая горячей мочой.
«Ты не должна думать об этом, Рози — что бы там ни было, ты не должна об этом думать. Ты застынешь в нерешительности, и… и конце концов бык наткнется на вас и убьет обеих».