— О боги! — произнес Ганс дрожащим голосом. — Колдовство!
— Только не тверди о том, как ты ненавидишь колдовство, Ганс. Ты только посмотри на нее! Нашей кошке Радуге нравится это имя. И еще ей нравятся ее хозяева — мы с тобой. И Нотабль тоже.
Полминуты спустя Ганс вдруг подскочил на месте:
— Эй! Вряд ли ей да и нам тоже понравится горелая рыба! Немедленно убери сковороду с огня!
— Ox! — вскрикнула Мигнариал и рывком сняла сковородку с костра. Исходящий ароматным паром кусок рыбы упал в траву. Нотабль немедленно заинтересовался, что это там так вкусно пахнет. И только потому, что рыба была ужасно горячей, путники не лишились части своего скудного обеда.
— Обед готов, — сказала Мигнариал и прикусила губу, видя, как Ганс неотрывно смотрит на рыбу, дымящуюся в траве. — Думаю, от этого она не станет хуже на вкус.
Ганс покачал головой.
— Нет, конечно, — рассеянно произнес он. — Я просто задумался кое о чем. И к тому же, когда я смотрю на рыбу, я не гляжу на Радугу.
Радуга замурлыкала, не сводя взгляда С Нотабля, который подступил вплотную к упавшей рыбине.
Мигнариал выхватила ароматный кусок прямо из-под носа у рыжего кота.
— Обойдешься! Ты съел целую рыбью голову, вместе с глазами и со всем прочим… Ох! И зачем я это сказала?
— Мой аппетит это не испортит, — отозвался Ганс, глубоко вдыхая ароматный парок. — Госпожа моя, давайте сядем обедать!
Мигнариал рассмеялась. Путники уселись на траву лицом друг к другу, скрестив ноги. Время от времени они отгоняли прочь назойливую муху или кого-то из котов. Рыба была очень вкусной — еще и потому, что в течение долгого времени Гансу и Мигнариал не доводилось отведать свежеприготовленной пищи. Жареные раки были выше всяких похвал. За обедом Ганс и Мигнариал говорили мало. Они высказали одну-две мысли по поводу тайны, связанной с кошкой Радугой и одиннадцатью монетами, однако Гансу ни одна из этих догадок не пришлась по вкусу.
— Хор-рошо-о! — промолвил Ганс, довольно похлопав себя по животу. Мигнариал поклонилась, не вставая с травы. Выглядело это весьма забавно.
На сладкое у путников были несколько сушеных фиников, которые они везли от самого Санктуария. Потом Ганс налил Нотаблю пива и решил выпить немного сам. Для проверки он предложил пива Радуге, однако кошку пиво совершенно не заинтересовало. Мигнариал поддалась на уговоры и подначки Ганса и отхлебнула чуточку из бурдюка.
— Фи-и, — произнесла девушка кислым тоном — кислым, как само пиво. Нотабль жадно лакал, в то время как обе особы женского пола строили из себя привередливых дам.
— Пожалуй, пора нам подсчитать свое серебро, Мигни. Но я что-то побаиваюсь заглядывать в свой пояс.
Мигнариал кивнула и после секундной нерешительности принялась извлекать монеты, спрятанные тут и там под одеждой. Вскоре Ганс вздохнул с облегчением — развернув кушак, он обнаружил там двадцать девять серебряных кружочков, то есть ровно столько, сколько он положил туда несколько часов назад. Хотя Ганс не умел писать, однако считать он все же научился. Это было легко — ведь при его роде занятий умение считать, сколько денег ты потратил или приобрел, было куда полезнее, чем читать или писать.
Ганс сосчитал деньги, разложив их аккуратными столбиками по десять монет. Закончив подсчет, он смел столбики небрежным движением руки. Затем настала очередь Мигнариал. По ее подсчетам получалось то же самое: у них было восемьдесят девять серебряных империалов. Отсчитав двадцать монет, Ганс бросил их в потрескавшийся кожаный мешок. Но на этом дело не завершилось: Ганс и Мигнариал вместе пересчитали оставшиеся деньги. Три свертка по десять монет и два раза по пять Мигнариал спрятала к себе. Ганс запихнул девять сребреников к себе под одежду, а оставшиеся тридцать завернул в пояс.
В конечном итоге путники остались в выигрыше. В Санктуарии хорошую лошадь можно было продать за шесть или семь серебряных империалов. Пять лошадей плюс сумма, равная стоимости еще двадцати или более одров, — это целое богатство, как заметил Ганс.
— Куда бы мы ни поехали, мы можем довольно долго прожить на то, что у нас есть, — сказал он девушке, — даже если мы ничего не будем делать, чтобы заработать еще деньжат.
Мигнариал тесно прижалась к Гансу.
— Моя судьба в хороших руках, — проворковала она и улыбнулась, когда эти самые хорошие руки скользнули ей под одежду. — Но я не смогу жить так — не делать ничего, чтобы заработать деньги, понимаешь, Ганс?
Ганс в течение нескольких секунд размышлял над словами Мигнариал, но потом решил не спорить с нею.
— Солнце уже скоро сядет, — произнес он. — Как ты думаешь, стоит ехать по лесу в темноте? Вот и я думаю, что нет. Тогда останемся тут на ночь. Я могу даже несколько раз написать «ГАНС» на грязи у самого берега.
— Прекрасно! — воскликнула Мигнариал, крепко обняв Ганса. — Это отличная возможность! Давай снимем остальные наши одежки, и я постираю их. К утру они высохнут.
Ганс закатил глаза.
— Да, ты здорово изменилась, — пробормотал он наконец.
Мигнариал радостно улыбнулась.
— Ох… Не смущай меня, милый. Ведь мы все равно разделись бы, верно?
С рассветом оба путника проснулись ужасно голодными. Ганс заметил, что Мигнариал явно испытывала неловкость до тех пор, пока не прикрыла наготу. Одежда не совсем просохла. Ганс тщательно ощупал свой кушак и с облегчением обнаружил, что в кожаном мешке по-прежнему звенят монеты. Это хорошо. Наконец-то можно не бояться колдовства, переносящего монеты туда-сюда.
Однако вскоре Ганс убедился, что был не прав. Его безоблачное настроение сразу испарилось. Что-то заставило его подсчитать серебряные кружочки, звеневшие в мешке. Чтобы не было ошибки. Ганс пересчитал их снова, сжав зубы и нахмурившись.
Ошибки не было. Вместо двадцати монет в мешке оказалось двадцать две.
С отъездом пришлось повременить. Ганс осторожно размотал свой алый кушак и подождал, пока Мигнариал пересчитает содержимое пояса. Дважды. Но оба раза получилось одно и то же. По прошествии ночи вместо тридцати монет в поясе осталось только двадцать девять. Мигнариал стала считать монеты, спрятанные под ее собственной одеждой. Во втором же проверенном ею свертке девушка недосчиталась одного империала.
Лицо Ганса было мрачнее грозовой тучи. Тяжело вздохнув, он без сил опустился наземь, как будто ноги отказывались держать его. Глядя в землю, Шедоуспан произнес безрадостным тоном:
— За ночь что-то перенесло одну монету из той кучи, которую ты прячешь на себе, в мешок. И еще одну монету — из моего пояса. Это невозможно, но это случилось.
— Может, это другое? — тихо возразила Мигнариал, и Ганс поднял на нее глаза, полные ожидания и надежды.
— И что же?