Затем Гансу пришло в голову, что видеть и видеть одновременно, вероятно, невозможно.
— Да, — произнес он.
— Хорошо. Не касайся кольев на ограде голыми руками. И перламутрово-белой кошки тоже. Ох.., как интересно! Периас-меняла сегодня вечером обедает у Корстика.
Ганс стоял как вкопанный, глядя, как Мигнариал возвращается в собственное тело. Теперь и ее взгляд, и ее голос стали совершенно обычными:
— Ты забыл что-нибудь, милый? Ганс решил, что скажет ей позже. Когда все кончится. Он отрицательно покачал головой и вновь повернулся к двери.
— Будь осторожен, милый!
«Буду. Обязательно буду, Мигни».
Ганс шел по ночной Фираке к «Зеленому Гусю». Нотабль держался рядом с ним. Ганс никак не мог понять, какое значение имеет присутствие на ужине Периаса — ведь после этого и Периас, и Корстик в любом случае отправятся на заседание Совета. Фактически они уже должны уйти. Вторая часть была легкой — должно быть, штыри на ограде и фигурка кошки покрыты ядом, проникающим через кожу. Теперь Гансу надо спешить, чтобы предупредить Тьюварандиса и остальных. Он перешел на легкую рысь, чем немало порадовал Нотабля.
Тип, слуга Кулны, дремал в конюшне, однако сразу же проснулся, чтобы помочь Гансу взнуздать и оседлать серого жеребца. Ганс решил прибегнуть к хитрости и послал Типа в трактир, попросив его принести кусочек фрукта — любого фрукта. К тому времени, как мальчик вернулся обратно, Ганс успел переодеться и вновь накинуть сверху плащ. Но теперь под плащом скрывались «рабочие» одежды Шедоуспана. В ладони Типа оказался еще один медяк. Ганс сел в седло. Нотабль взгромоздился поверх тючка с одеждой, и они выехали на улицу.
Не успел Ганс проехать два квартала, как раздался громкий крик:
— Ганс!
Кричал отнюдь не Тип. Сердце Ганса стукнуло невпопад, желудок сжался в комок. Он натянул поводья и остановился, дрожа. К нему подбежала Мигнариал. Ганс заметил, что она несла на руках Радугу. Когда девушка оказалась совсем рядом, то Ганс даже в тусклом лунном свете увидел ее неподвижный странный взгляд. Это случилось вновь.
Когда эти круглые стеклянные глаза устремились на Ганса, он задрожал.
— Ганс… Что-то случилось! Не ходи! Оставайся.., с внешней.., стороны.., стены. — И миг спустя, уже другим голосом, Мигнариал произнесла:
— Ганс? Почему я здесь, на улице? Что я де.., ох! Оно случилось!
Ганс кивнул, провел пальцами по волосам Мигнариал и сглотнул вставший в горле комок.
— Да. Ты велела мне держать Нотабля при себе и надеть перчатки. Пожалуйста, иди и подожди меня в «Зеленом Гусе», хорошо? Это всего в двух кварталах отсюда, а до нашей квартиры очень далеко.
— Хорошо.., хорошо, милый. Я пойду туда. Ой! Радуга внезапно перескочила с рук Мигнариал на спину коня, позади седла. Это было совершенно на нее непохоже. Конь вздрогнул, и Ганс сжал его бока обеими ногами, в то же время изо всех сил натягивая поводья. Жеребец слегка попятился, но затем остановился и замер — лишь встряхнул головой, звякнув уздечкой.
— Радуга! Ах ты, глупая…
— Не ругай ее, Мигни. Мы оба знаем, что она такая же странная кошка, как Нотабль. Но я боюсь, что тебе нельзя ехать со мной, Радуга. — Ганс обернулся и взял пеструю кошку на руки, а затем передал ее Мигнариал. Радуга не сопротивлялась.
— Будь.., будь осторожен, милый.
— Буду. До встречи.
Ганс сидел в седле и провожал взглядом Мигнариал, пока она не прошла весь квартал. Затем девушка свернула к трактиру, и Ганс перевел дыхание. Взглянув на луну, он пришпорил коня. Несмотря на предупреждения Мигнариал, Ганс должен был ехать. Он был обязан хотя бы предупредить остальных. Первая часть пути была самой трудной — Гансу приходилось соблюдать правила движения в пределах города и ехать неспешным шагом по середине улицы. Конь был тоже недоволен таким способом передвижения. Казалось, прошла вечность, прежде чем они достигли северных ворот.
— Собираюсь дать коню как следует пробежаться, — как можно небрежнее заметил Ганс, проезжая мимо скучающих стражников.
— Ему это не повредит! Славная зверюга! Держу пари, он может обогнать даже ветер!
Ганс ударил по бокам серого каблуками, пригнулся и крикнул:
— Хайя!
Конь рванулся с места, словно выпущенная из лука стрела, и плащ Ганса так заполоскался за спиной, что его ворот сдавил Гансу горло. Ганс оттянул эту «удавку» рукой, но даже не попытался заставить коня мчаться помедленнее. Он остановил серого только возле подножия холма — и то только для того, чтобы снять плащ, скатать его и привязать к седлу. Затем Ганс снова пришпорил скакуна.
— Хочешь пробежаться вверх по холму? Хайя!
Мерин помчался вверх по склону так же легко, как по равнине.
По пути им навстречу попались четыре лошади без всадников, тоже скакавшие галопом. Они пролетели мимо Ганса, не останавливаясь, и опрометью поскакали по дороге к городу. Ганс понял, что видение Мигнариал вновь оказалось истинным и что он все равно не успеет. Серый проскакал еще несколько сотен футов, прежде чем Гансу удалось заставить его идти рысью.
Не успел Шедоуспан достичь своей цели, как увидел и услышал нечто ужасное.
На гребне стены, окружавшей владения Корстика, горел высокий факел. Еще один факел полыхал на лужайке возле самого особняка. И Ганс сразу понял, что это были отнюдь не обыкновенные факелы.
— О боги, о боги, боги… — бормотал Ганс, не в силах замолчать. Ему казалось, что это его тело пылает на стене, а вовсе не корчащееся, страшное тело Марлла.
А огромный факел, горевший на лужайке перед домом и ярко освещавший его.., это пылал тот, кто прежде работал у Корстика помощником повара. Недомерок был похож на столб желто-белого пламени. Это пламя освещало дом мага Корстика гораздо ярче, чем положено, и казалось, что сами стены особняка испускают какой-то неестественный свет.
Корстик раскрыл заговор. Корстик был дома и страшно покарал тех, кто осмелился проникнуть в его владения.
Где-то в обширном зеленом саду кто-то кричал, кричал, кричал, и Гансу захотелось скорчиться и зажать уши. Мужчина не может, не должен кричать таким высоким и жалобным женским голосом! Корстик карал его за заговор, за проникновение во владения мага. Корстик, все слуги и собаки которого должны были уснуть. Корстик, один из самых могущественных магов Фираки. По сравнению с ним и с его могуществом заговорщики были беспомощными младенцами. Должно быть, для него они были тем же самым, чем для Шедоуспана были назойливые клопы в матрасе. Неприятные насекомые, которых можно раздавить одним пальцем.
Душераздирающий крик заглушал даже треск и шипение живых факелов и неистовый рев пламени.
О боги, о боги, о Всеотец Илье! Теперь Ганс не только слышал, как трещит горящий человеческий жир, но и обонял страшный запах жареной человеческой плоти.