Его рука задрожала.
— Я не могу… Прикройся.
Она отодвинулась от края кровати.
— Ложись со мной. Я буду просто держать тебя за руку, если таково твое желание.
Он горько рассмеялся.
— Кажется, у меня уже нет никаких желаний.
Она потянула его за руку.
— Ложись рядом.
Он лег на кровать с краю.
— Я не могу ехать с тобой в Шотландию. Опасность для тебя может вырасти в десятки раз, если я…
— И у твоего ребенка не будет отца, который мог бы защитить его, если ты оставишь меня. — Она провела его рукой по своим губам и поцеловала в ладонь. — Тсс, не думай о Шотландии. Разве тебе сейчас не приятно?
— Нет. Да. — Он не смотрел на нее. — Конечно, если мучительнейшая боль может быть сладкой. Я слышал, некоторые находят в этом удовольствие.
Она снова поцеловала его ладонь.
— Наверное, это какие-то очень странные люди. Обещаю, тебе не будет больно во мне.
Его огромное тело сотряс мучительный вздох.
— Ты грубая, жестокая женщина.
— Потому что я хочу настоять на своем? Мы очень долго шли друг к другу, и дорога оказалась слишком тяжелой. — Она прошептала: — Я люблю тебя и не смогу быть ни с кем другим. Я не хочу всю жизнь жить одна. Мы должны дать себе надежду. Ты думаешь, это так просто для меня? Мое тело жаждет тебя, не ребенка. Слишком много времени прошло с тех пор, как ты…
Дикий стон вырвался из его груди, и он внезапно накрыл ее своим телом.
— Слишком много, — пробормотал он, срывая с себя тунику и отбрасывая ее в сторону. — Я не смогу…
И он ворвался в нее.
Она задохнулась, и, потянувшись, вцепилась в его плечи.
Наполненность.
Это ощущение сменилось жаром и неистовым желанием, а он проникал все глубже и сильнее.
— Возьми… — пробормотал он.
Он приподнял Tea за ягодицы, вжимая ее в себя так, что она чувствовала, как растворяется в нем с каждым его яростным вхождением. Казалось, его мучают ненасытный голод и жажда обладания, как бы глубоко, быстро, мощно он ни двигался в ней. Он обвил ее ногами свои плечи, оставляя в ней ощущение незащищенности.
— Посмотри… на нас.
Она послушалась — и темная, мутная волна страсти вновь захлестнула ее. Казалось невозможным, что она в состоянии еще принять его, но она могла. Снова и снова, все глубже и яростнее он проникал в нее.
Она закусила губу, чтобы подавить стон, когда напряжение стало непереносимым.
Его руки скользили по ее телу, гладили, ласкали, сжимали.
Она выгнула спину в момент наивысшего мучительного наслаждения.
— Вэр, это…
— Да. — Его улыбка напоминала яростный оскал. — Слишком долго… Это мука. Я не могу… — Он протяжно взвыл и в последний раз ворвался в нее… застыл, и волна облегчения содрогнула его тело. Сердце его колотилось так громко, что заглушало его прерывистое дыхание.
— Я не хотел… — Он вздохнул. — Теперь ты видишь… что я такое. Я не могу быть нежным. Я почти пронзил тебя насквозь.
Она помолчала.
— Мне показалось, что мы с тобой одно целое. — Она провела губами вдоль его щеки. — Такое ощущение не совсем… естественно для меня. Не то, чтобы я возражала, когда мы…
— Я совсем не желал причинить тебе боль. Я не думал… — Он отодвинулся от нее, продолжая обнимать. — Я хотел забрать всю тебя…
— Ты не причинил мне боли, да я ничего и не помню, мне не на что жаловаться. — В эти безумные минуты она ни о чем не могла думать. — Ты дал мне именно то, что я хотела.
— И даже сверх того. — Его ладонь гладила ее живот. — Будет просто невероятно, если сегодня ночью ты не окажешься с ребенком.
— Напротив, если после сегодняшней ночи у нас будет ребенок, то это станет чудом. Дети всегда чудо. — Она улыбнулась. — Все было волшебно. Однако мне кажется, мы будем любить друг друга снова и очень скоро. Удачно, что у нас есть чем заняться, пока Кадар расчистит нам путь. Все это время мне очень тебя не хватало.
Он усмехнулся.
— К моему огромному удовольствию. Меня весьма радует, что тебе нужно не только мое семя.
— Ребенок не столь уж необходим так скоро, если бы ты не был таким упрямцем. Мне необходимо привязать тебя к себе любым способом, или ты снова будешь испытывать угрызения совести и сомневаться, должен ли ты делать то, что делать просто необходимо.
— Жениться на тебе и дать тебе ребенка?
— И жить со мной долгие, долгие годы.
— Годы… — повторил он тоскливо. — Ты говоришь так уверенно. А я могу только надеяться.
— Хотя бы это. Я было начала думать, что ты так навсегда и останешься в мрачном расположении духа. И это меня беспокоило. — И добавила горячо: — Я буду верить.
— Кажется, так и будет. — Он поцеловал ее в кончик носа. — Ты так заморочила мне голову и ослепила меня, что я не в силах сопоставить вместе даже две мысли.
— Неужели я все это сделала? — Она теснее прижалась к нему. — Тогда хорошо. Именно этого я и добивалась. Когда ты думаешь, с тобой одно беспокойство.
Он вновь помрачнел и приподнялся на локте.
— Мне бы следовало подумать. Я не должен позволять тебе…
— Молчи. — Она сопроводила свою команду быстрым легким поцелуем. — Мы заслужили немного покоя, и я не позволю тебе все разрушить. — Она снова толкнула его на кровать и села ему на живот. — Хотя после Эль Санана ты должен доказать мне, что ты меня заслуживаешь.
— Я не могу доказать то, чего нет.
Она почувствовала, как слезы застилают ей глаза, и с трудом проглотила комок в горле.
— Я приложу все свои силы, чтобы убедить тебя в обратном. Ты заслуживаешь меня. Ведь ты гордый, самонадеянный, и мне пришлось бы очень долго доказывать тебе твою ценность.
— Тебе не придется тратить силы. Я всегда знал: ты — это солнечный свет, это сила, это радость. — И он добавил: — Вот почему я буду любить тебя до моего последнего вздоха.
Боже милосердный, очень опасно так сильно любить мужчину. Случилось именно то, чего она так боялась, — любовь сделала ее совершенно беззащитной. Она не могла воздвигать какие бы то ни было барьеры, когда он был таким, как сейчас.
Он провел указательным пальцем по ее скуле.
— Я бы хотел сделать тебе подарок. Женщины любят их, правда?
— Я полагала, что все любят подарки.
— Что ты хочешь, чтобы я подарил тебе?
Ей не следует говорить о ребенке, пока они не будут в безопасности, далеко от этой земли.