* * *
Рука Дюпре, когда он торопливо шагал по улице, ласкающе коснулась флакона. Жаль, что ему пришлось избавиться от аптекаря. Аморальный человек его профессии был очень полезен, но Баршаля знали, помимо Дюпре, и другие. Графа необходимо поставить в известность, каким острым было его новое оружие и как безжалостно оно разило.
Дюпре взвесил крошечный флакончик – какой неощутимый, смертельный вес. И все же даже при том, что он подлил в бутылку с вином Баршаля всего несколько капель яда, Дюпре был уверен, что для достижения его цели этого более чем достаточно.
* * *
– Вы не можете сегодня с ним увидеться, – сообщила Катрин мадам Симон, когда та пришла к двери камеры три дня спустя. – Мальчик лежит в кровати, уставился в одну точку, молчит и ничего не ест.
Сердце Катрин тревожно забилось.
– Он заболел?
– Нет. – Губы мадам Симон сжались, и она сверкнула глазами на мужа, нежившегося с кувшином вина у огня. – Это все мой дурень муженек. Нализался да и ляпнул Шарлю, что старик Сансон отрубил башку его маменьке.
– Когда-то же он должен был узнать, – ворчливо сказал Симон. – Все кругом знают.
– Только вот нечего тебе было плясать и делать вид, что ты держишь голову этой суки, – сердито заявила мадам Симон. – Он был не готов к тому, чтобы ему так выложили эту новость.
Катрин охватила жаркая, раскаленная волна гнева, и ей пришлось отвернуться, чтобы Симоны не увидели выражения ее лица.
– Я приду завтра.
– Меня вы не увидите, – с горечью сказал Симон. – Я уезжаю из башни. Меня надули.
Взгляд Катрин устремился к мадам Симон.
– Что случилось?
– Коммуна пообещала ему местечко получше, и он отказался от должности опекуна мальчика.
– Но они не дали мне нового места, а теперь не разрешают взять назад свою отставку. – Симон осушил стакан. – Они еще пожалеют. Никто не относился к этому мальчишке лучше, чем я.
– А что они собираются делать с Шарлем?
– Вы думаете, я выброшу четыре тысячи франков в год только из-за того, что мой дурень муженек уезжает из башни? – Мадам Симон нахмурилась. – Я, конечно, останусь с мальчиком до тех пор, пока мне позволят.
Стало быть, теперь, если они будут действовать быстро, останется лишь справиться с мадам Симон, чтобы освободить мальчика. Франсуа должен немедленно узнать об этом. Катрин направилась к двери.
– Катрин!
Она обернулась и увидела Людовика-Карла, приподнявшегося на локте.
– Не уходи, Катрин.
Катрин умоляюще посмотрела на мадам Симон.
Та пожала плечами и вернулась на свое место у плиты.
– Посмотрите, может, сумеете заставить его поесть.
Катрин пересекла комнату и подошла к маленькой кровати.
Людовик-Карл с отчаянием смотрел на нее, и из-за мертвенной бледности его лица голубые глаза мальчика казались огромными.
– Они отрубили ей голову, Катрин, – прошептал он. – Как папе.
Катрин села рядом с ним на кровать.
– Да.
– Ты знала?
Молодая женщина с трудом сглотнула комок и кивнула.
– Она не была плохой, – с неожиданной яростью сказал Людовик-Карл. – Они не должны были делать этого.
– Ш-ш-ш. – Катрин бросила взгляд через плечо на чету, сидевшую у огня, но те, похоже, ничего не услышали. – Ты должен быть осторожен, Людовик-Карл.
– Почему? Они всего-навсего собираются мне тоже отрубить голову.
– Нет, тебе – нет.
– Я король. А королей больше никто не любит. – По лицу мальчика катились слезы. – Но им незачем было отрубать ей голову. Она была всего лишь королевой. Надо было убить меня вместо нее.
Катрин ласково отвела волосы с лица мальчика.
– Я знаю. Трудно разобраться, почему происходят плохие вещи. Я сама не могу их понять.
– Он сказал, что они и не похоронили ее как следует. Просто бросили ее тело в яму вместе с другими предателями и налили туда извести, чтобы никто даже не знал, что она когда-то жила на свете. Он сказал, что, раз над ней не совершили нужных обрядов, она не попадет в рай. – Глаза мальчика лихорадочно блестели. – Она погибла, Катрин!
Катрин про себя проклинала Симона. Мало ему было рассказать ребенку, что его мать мертва, так он еще и приговорил ее душу! «Что же сказать?» – лихорадочно соображала она.
– Послушай, Людовик-Карл, помнишь, что я тебе говорила о некоторых ароматах, которые живут тысячелетиями? Возможно, души тоже как ароматы и им на самом деле не нужны тело, обряды или освященная земля, чтобы продолжать жить.
Людовик-Карл с отчаянием впился взглядом в лицо Катрин.
– Значит, она не погибла?
Катрин покачала головой. С минуту она молчала, а потом заговорила, медленно подыскивая самые нужные слова:
– По-моему, память – это и есть аромат души. До тех пор, пока мы помним твою маму, она останется с нами. И не погибнет.
– Я буду ее помнить, буду вспоминать о ней, – прошептал Людовик-Карл, нервно сжимая худенькими пальцами одеяло. – Я буду думать о ней каждый день, и она никогда не погибнет.
– Не обязательно каждый день. – Катрин взяла платок и ласково вытерла мокрые щеки мальчика. – Иногда в Ва-заро мы едва замечаем аромат цветов, потому что он всегда с нами. А потом что-то случается и напоминает нам о нем. Идет дождь, и запах становится сильнее, или после долгого затишья налетает сильный ветер. Не надо пытаться вспомнить то, что уже и так часть твоей жизни, Людовик-Карл. Понимаешь?
– По-моему, да. – Мальчик сокрушенно покачал головой. – Не знаю. Я хотел бы иметь что-то на память о ней. Боюсь, она ускользнет от меня, если у меня ничего не будет о ней на память. Они все время говорят мне разные вещи, и иногда я им верю. Я ведь не такой, как твой друг Мишель.
– Тебе и не надо походить на Мишеля. Ты хорош и такой, как есть. – Катрин поцеловала ребенка в лоб. Монахини скорее всего осудили бы Катрин за каждую сказанную ею фразу, но она отчаянно пыталась помочь мальчику, и каждое слово ее шло от сердца. – Может быть, ты теперь поешь немного?
Людовик-Карл вздохнул.
– Не хочу. Ты не принесешь мне мои фиалки?
Катрин встала, подошла к шкафчику и вернулась с ящиком фиалок.
– Я вижу, у тебя появились новые бутоны.
Людовик-Карл не сводил глаз с цветов.
– Если мне не отрубят голову, то когда-нибудь у меня будет целый сад фиалок.
– Они не… – Катрин осеклась на полуслове. Как могла она заверять мальчика, Что этот мир не отнимет у него жизнь, когда он уже отнял ее у его родителей? Если им не удастся скоро вытащить Людовика-Карла из тюрьмы, он вполне может лишиться головы. – Я привезу тебе еще один ящик с фиалками в следующий раз, когда поеду навещать кузена.