Колокольный звон.
Нет, тут что-то было не так. В склепе звона не было. А здесь нежный серебристый звон доносился из раскрытого окна.
Катрин медленно спустила ноги на пол, встала и прошла к окну.
Группы мужчин, женщин и детей тянулись вдоль дороги, двигаясь с той стороны, где, как показал Филипп, находилась деревня сборщиков цветов.
Над далеким полем блеснул первый алый луч рассвета. Он факелом зажег оранжево-красные цветы, и Катрин настежь распахнула створчатое окно. Она с любопытством смотрела на людей, идущих по дороге. На мужчинах и женщинах была грубая одежда и деревянные башмаки, волосы женщин были заплетены или покрыты шалями и шарфами.
Дети всех возрастов, сонно пошатываясь, шли вслед за взрослыми, самые маленькие цеплялись за юбки матерей или матери несли их на руках.
Сборщики следовали за тележкой, которую тащили две тощие лошади, и, когда животные встряхивали головами, Катрин снова слышала звон серебряных колокольчиков, прикрепленных к их сбруе. Возница остановился перед полем герани, следовавшие за ним люди сняли с тележки большие плетеные корзины и разбрелись по полю. Катрин слышала доносившиеся в чистом утреннем воздухе смех и разговоры, аромат цветов манил к себе.
Катрин стала одеваться.
Спустя короткое время она стояла на небольшом холме, выходящем на поле герани. От аромата кружилась голова. Девушка следила, как сборщики срывали покрытые росой цветы и складывали их в корзины. Малыши топали между рядами кустов или лежали в собственных корзинах, а детишки постарше тоже срывали ярко-красные душистые шапки с такой же поразительной скоростью, что и их родители.
Все дети, кроме одного. Маленький мальчик остановился и смотрел на Катрин так же пристально, как она – на поле. Он был не старше девяти-десяти лет, у него были спутанные кудрявые черные волосы и черные брови вразлет, одет он был в грубую синюю рубашку и грязные штаны.
Катрин отвела от ребенка глаза, плотнее закуталась в шаль и села на росистую траву на холме. Скоро ее полностью поглотил ритм работы сборщиков. Они срывали цветы, а потом бросали их в плетеные корзины, срывали и бросали. Завораживал странный ритм в их движениях, словно они двигались под стук барабанов, слышный только им одним. Катрин невольно напрягала слух, чтобы тоже услышать…
– Привет. Я Мишель. А ты кто?
Девушка повернула голову и увидела кудрявого мальчугана, наблюдавшего за ней с поля. Его лицо было слишком худым, с острым подбородком, маленьким ртом. Кожа мальчика потемнела от загара и приобрела цвет песчаника, а глаза были такого чистого голубого цвета, какой ей вряд ли когда-либо доводилось видеть. Он смотрел на Катрин с какой-то странной, недетской серьезностью.
– Меня зовут Катрин.
– Ты здесь новенькая. – Лицо мальчика осветила удивительно нежная улыбка. – Хочешь сегодня собирать со мной?
– Я здесь, чтобы смотреть.
– Ты должна пойти на поле. Тебе это поможет. Ритм сегодня очень хороший.
Катрин вскинула глаза на мальчика. Ритм? Он словно прочел ее мысли.
– Что ты имеешь в виду?
Мальчик опустился рядом с Катрин на колени и зарылся пальцами в землю.
– Вот, положи сюда руку.
Катрин опустила ладонь на землю.
– Чувствуешь? Земля поет, дрожит, отдает свою душу.
– Душу?
– Знаешь, у цветов и у всего есть душа.
– Нет, я не думала. Это тебе священник сказал?
Мальчик покачал головой.
– Я сам знаю. Ты чувствуешь?
Катрин ощутила движение под ладонью, но оно наверняка шло от ветерка, колебавшего траву.
– По-моему, нет.
Мальчик разочарованно нахмурился.
– Я думал, ты из тех, кто почувствует это сразу.
Катрин улыбнулась ему ласково: ей понравился этот серьезный не по годам человечек.
– Беги отсюда, Мишель!
Катрин обернулась и увидела Филиппа, соскочившего с гнедой лошади в нескольких метрах от них. Кузен был в поношенных коричневых сапогах до колен, темных брюках и полотняной рубашке, расстегнутой у ворота и открывавшей его загорелую шею, – она никогда не видела его так бедно одетым, Мишель согласно кивнул.
– Ты должна сейчас пойти со мной. Мы можем собирать вместе, – позвал он девушку.
Филипп снисходительно улыбнулся мальчику.
– Это хозяйка Вазаро, Мишель. Она не будет собирать цветы.
Мишель посмотрел на Катрин.
– Ты уверена? По-моему, тебе это понравится.
– Возвращайся на поле. Она не пойдет.
Мальчик улыбнулся и побежал вниз по холму к сборщикам цветов.
– Я забеспокоился, когда Манон сказала, что вы так рано ушли из дома, – произнес Филипп. – Вам следовало сказать мне, что вы хотите утром пойти на поле.
– Я сама этого не знала. Утром из окна увидела сборщиков, идущих по дороге… – Катрин не сводила глаз с Мишеля, собиравшего цветы с проворством, поразившим девушку. – Он сын одной из этих женщин?
– Мишель? – Филипп покачал головой. – Он ничей. Его полумертвого нашел смотритель одного из розовых полей, когда Мишелю было всего день-два от роду. По-видимому, его мать была цветочницей, родила его на поле и бросила там.
– Но как она могла так поступить? – спросила потрясенная Катрин. – Младенца…
– Новорожденные не всегда бывают желанными. У женщины, судя по всему, не было мужа. – Филипп обернулся и бросил взгляд на поле. – Мы думаем, что мать была цветочницей из Италии. Жила здесь как раз в это время одна женщина на сносях, она исчезла примерно в то же время, когда нашли ребенка.
– И она так и не вернулась?
Филипп покачал головой.
– Нет.
– Бедный мальчик. – Глаза Катрин снова устремились к Мишелю. – Но он кажется счастливым.
– А почему бы ему не быть таким? У него есть все, что ему нужно. Каждый сезон он выбирает, в какой семье ему жить, а я даю сборщикам дополнительное пособие на его стол и квартиру.
– Вы очень добры.
– В управление Вазаро входит и обеспечение его людьми. Это обходится поместью недорого, а Мишель работает так же усердно, как и другие работники.
– Его разве не следует обучать?
– Я посылал его к священнику выучить буквы, но после нескольких уроков он отказался ходить. Да и вообще ему лучше на поле. Он немного простоват.
Катрин удивилась:
– Мне показалось, что с ним все в порядке.
Филипп пожал плечами.
– Он не такой, как другие дети. Возможно, ему как-то повредило то, что он два дня пролежал на открытом воздухе. Вы сами увидите, когда получше его узнаете. Он и мыслит не так, как другие.