— Да, ты, наверное, проголодалась… — Руэл поднял фонарь, который он прихватил с собой в вагон, потому что, как только солнце заходило за горизонт, тьма сразу окутывала землю, будто падал теплый темный занавес.
Свет фонаря заплясал на обитых малиновым бархатом подушках диванов, полированных, сделанных из тикового дерева столиках, на занавесках с кисточками, которые украшали инкрустированные перламутром рамы окна. Приподняв фонарь повыше, он увидел восемь картин, развешанных по стенам.
Руэл присвистнул.
— Их выбрал сам махараджа, — пояснила Джейн. — Он приказал перенести эти полотна из дворца.
— Наложницы, ублажающие своего господина… Влюбленные, предающиеся утонченным забавам… Сюжеты, без сомнения, навеяны «Камасутрой».
— Кама… Как ты сказал?
Руэл подошел ближе, разглядывая картины.
— Они действительно очень хороши. Цабри показывала мне несколько иллюстраций. Но то были грубые изображения, призванные скорее возбуждать, чем открывать красоту. Обрати внимание, какое нежное выражение застыло на лице у мужчины. — Руэл поднес фонарь еще ближе. — А ягодицы у женщины как половинки персика. Одна из наиприятнейших поз…
Джейн поймала себя на том, что смотрит не на картину, а на игру света на его лице.
Хотя она стояла в некотором отдалении от него, до нее явственно доносился его запах — смесь мыла, пота и соли. До странности знакомый и волнующий запах. Отчего-то в груди защемило, словно ей не хватало воздуха. Дышать стало труднее. Силы покидали ее.
— Нам пора.
Он с любопытством взглянул на нее.
— Ты покраснела? Не думал, что женщина, которая так часто навещает Цабри, может смутиться при виде картины.
— Я вовсе не покраснела. — Джейн намеренно говорила как можно более резким тоном. — Не вижу ничего такого, отчего я могла бы смутиться. Картина — выдумка, фантазия художника. На самом деле мужчины не бывают нежными. В жизни они ведут себя иначе.
Он впился в нее взглядом.
— Нет? А какие же они?
— Жесткие, грубые, нетерпеливые, — ответила Джейн прямо.
Он хмыкнул.
— Не стану отрицать, что они нетерпеливые…
— Я больше не хочу говорить на эту тему.
— Но почему? Это так интересно, продолжай, пожалуйста.
— Ты подсмеиваешься надо мной.
— Потому что чувствую, что ты не очень сведуща в этих вопросах.
— Ошибаешься, — ответила она яростно. — Я провела двенадцать первых лет моей жизни в публичном доме. И знаю все о … — Она оборвала начатую фразу, повернулась и широким шагом двинулась к двери. — Хватит об этом.
— Публичном доме? — Странная нотка в его голосе заставила ее оглянуться. Всякая шутливость слетела с него, как шелуха под порывом ветра. Он стоял, весь напрягшийся, как хищник, готовый к прыжку. — Так вот где он нашел тебя?
— Да.
— Кажется, я несколько ошибся на его счет. Мне и в голову не приходило, что он интересуется детьми. И теперь его пьянство выступает в ином свете…
— Это не то, что ты думаешь… Мне надо домой…
— О, да! Конечно! Тебе нельзя опаздывать. Бедный Патрик с ума сойдет от беспокойства и волнения.
— Замолчи! — Ее руки сжались в кулаки. — Может быть, Патрик и в самом деле слишком любит выпить. Но он не насмешничает, не старается сделать людям больно. Он не такой жестокий, как ты. — Джейн резко повернулась и распахнула дверь.
— Джейн! — Пробормотав проклятие, Руэл бросился за ней следом и схватил за руку.
Она тотчас с силой принялась вырываться.
— Дай мне пройти!
Руэл сразу разжал руки.
— Видишь, по первому же твоему слову я отпустил тебя. А теперь можно я спрошу тебя кое о чем?
Джейн ничего не ответила, только сверкнула глазами.
— Мне не хочется оправдываться перед тобой. — Руэл поморщился. — Не знаю почему, но я веду себя рядом с тобой, как ребенок. Не помню, чтобы когда-нибудь нечто подобное происходило в моей жизни. Я то робею, то начинаю злиться, вот отчего тебе показалось, будто я насмешничаю. У меня нет никакого права судить тебя. Ты прощаешь меня?
Джейн почувствовала, как под влиянием этих теплых слов остатки гнева тают в ее душе.
— Какой ты странный человек.
— Что есть, то есть. — Он отступил в сторону, пропуская Джейн. — До завтра!
— Ты собираешься снова прийти?
— А как иначе? Сейчас слишком поздно отступать. Мы завершим эту работу вместе.
Он вскочил в седло и поскакал к городу.
— Ли Сунга в Наринте нет, — спокойно проговорил Йен. — Последний раз он был в этом городе вместе с Джейн два месяца назад.
— Тогда сами собой напрашиваются два вопроса, — пробормотал Руэл. — Первый: почему она лжет? И второй: где прячется этот Ли Сунг?
— И третий, — сказал вдруг Йен.
Руэл вопросительно вскинул брови.
— Почему ты выпил три порции виски подряд? — вкрадчивым голосом спросил Йен.
— Потому что достал бутылку настоящего шотландского виски. И оно напомнило мне о Гленкларене, — как можно непринужденнее улыбнулся Руэл. — Ты получал какие-нибудь вести от Мэгги в последнее время?
— Ты же знаешь, что нет.
Руэл поднес стакан к губам.
— Значит, она по-прежнему не отходит от постели старины Макдоналда. Мне всегда казалось, что он притворяется больным, чтобы держать ее подле себя. Старик устроил девушке ад на земле.
— Мне тоже казалось, что он притворяется. Очень уж ему не понравилась идея выдать Маргарет за человека, у которого столь скромный достаток.
— И у тебя никогда не возникало искушения избавиться от этого старого пройдохи?
— Часто.
— И?
— Но это же страшный грех. Лучше, если мы подождем, когда он умрет естественной смертью.
— Хочешь, я сделаю это вместо тебя?
— Перестань болтать чепуху.
— Чепуху? — Руэл и сам не знал, предложил ли он свои услуги для того, чтобы вывести флегматичного Йена из себя, или же его возмутило, что Макдоналд превратил жизнь двух людей в ад. — Посмотрим. Если решишься, скажи, и я выполню твою просьбу без зазрения совести. Потому что этот старикан совершил больший грех, чем кто-либо из живущих на земле. Он отравил молодость, свежие чувства двух людей. И заставил их медленно умирать.
Йен покачал головой:
— Ты чем-то раздражен?
Руэл надеялся, что спиртное поможет заглушить ревность, жалость и гнев, вспыхнувшие в его груди после того, что он услышал от Джейн. Ему хотелось выплеснуть на кого-то эти бушевавшие в нем чувства. Но на кого? Патрика? Картаука? Тех людей, которые превратили ее детство в сплошной кошмар? О, черт!