Он оглянулся через плечо на женщину, спавшую в кровати.
Нет, не просто на женщину. На Марианну.
Он медленно поднялся на ноги и подошел поближе. Ее золотые волосы шелковым облаком разметались по подушке, губы были мягкими и ранимыми. Боже, ему это совсем не нужно! Ему только хотелось освободиться от страсти. Он хотел относиться к ней как к любимой женщине, которую можно получить — и отбросить. Он не подозревал, что попадется в ловушку, которой боялся больше всего.
Привязанность. Обладание. Зависимость.
Марианна открыла глаза и увидела стоящего у окна обнаженного Джордана, который смотрел на предрассветное небо.
У нее перехватило дыхание! Невероятно! Потрясающе! Она никогда не думала, что мужское тело может быть столь прекрасным. Даже на картинах великих мастеров Возрождения она не встречала подобного совершенства. Скульптуры Микеланджело, считающиеся эталоном мужской красоты, всегда казались ей немного тяжеловесными. А стройное, подтянутое тело Джордана, сильное и в то же время изящное, было полно неизъяснимой грации.
Наверное, она пошевелилась — он повернулся и посмотрел на нее:
— Доброе утро.
Он ничуть не смущался своей наготы. Как бы ей хотелось так же владеть собой!
— Доброе утро, — прошептала она.
Он пристально посмотрел на нее, и ей почему-то показалось, что он сердится. Но это впечатление почти сразу же рассеялось: на губах его появилась такая знакомая ей чувственная, немного насмешливая улыбка.
— Какие у тебя испуганные глаза! Неужели я кажусь таким страшным?
— Нет. — К собственному изумлению, Марианна услышала, что говорит правду: — На самом деле я думала, что ты совершенно великолепен. Гораздо красивее, чем та знаменитая статуя Давида Микеланджело.
— Премного благодарен. — Он поклонился, сумев каким-то образом сделать это движение изящным, несмотря на наготу. — Кажется, меня еще никто не сравнивал с библейским персонажем. А тем более со статуей. Как правило, сравнения бывали более приземленными. — Он направился к кровати. — Как ты себя чувствуешь? Не болит?
— Нет. — Она ощущала небольшое жжение между ног, но ни за что на свете не призналась бы ему в этом. Он и так обнаружил слишком много ее слабостей. Она никогда не думала, что, уступив ему, настолько с ним сблизится. Ах, почему бы ей не сказать себе честно: она вообще ни о чем не думала! Ее несло к нему так же неудержимо, как лист, подхваченный стремительным потоком, и ей хотелось только утоления жажды, которое он ей обещал. Она села в постели, укутавшись в одеяло. — Я в полном порядке.
— Прекрасно. — Он уселся рядом с ней. — Тогда мы можем идти дальше.
Ее охватила тревога:
— Я не говорила; что хочу… Я не уверена… Это нехорошо.
— Это очень хорошо. Я так и думал, что сегодня ты начнешь жалеть о случившемся. Дороти слишком хорошо поработала.
Он медленно стянул одеяло ей до талии, не сводя взгляда с ее обнажившейся груди.
— Всегда полезно после первого урока сразу же снова садиться верхом. Иначе можно потерять ритм движения.
Это напомнило ей его эротический рассказ о жеребце и кобыле, и она почувствовала, как мышцы ее живота напрягаются от возбуждения.
Джордан заметил ее реакцию и посмотрел ей в лицо. Голос его внезапно осел:
— Я хочу тебя. Я уже давно стою у окна и жду, чтобы ты проснулась. Ты примешь меня, Марианна?
И вновь ее подхватила горячая волна страсти. Почему это не кончается? Она надеялась, что, когда она уступит желанию, оно исчезнет. А оказалось, что сегодня она жаждет Джордана так же сильно, как и накануне ночью.
Он нагнулся, и губы его оказались у самой ее груди.
— Я обещаю, что если ты это сделаешь, я тебя вознагражу.
Когда его теплый язык прикоснулся к ее соску, она невольно ахнула.
— Я уже говорила, что мне не нужны награды.
Он раздвинул ей ноги и медленно вошел в нее, и сама эта неспешность еще сильнее раздразнила ее желание.
— Эту награду ты захочешь. Но сначала мы проверим, не обманула ли ты меня насчет боли. — И он начал двигаться, сначала нежно, потом сильнее. — Потом мы перейдем ко второму уроку… и награде.
Неистовое желание пронзило ее, она крепко обхватила ногами его бедра, дыхание у нее сбилось, пальцы впились в простыни…
— Что ты…
Его руки нашли ее, и она выгнулась навстречу им, позабыв обо всем, оборвав себя на полуслове.
Но Джордан ответил на ее вопрос. Он нагнулся ближе, зарывшись в ее волосах, и зашептал ей на ухо…
* * *
— Хватит на сегодня! Ты уже достаточно поработала. Мне начинает казаться, что меня совсем забыли. — Джордан откинулся на спинку кресла. — Посмотри, какая ты бледная. Я уверен, что тебе надо подышать свежим воздухом. Пойдем погуляем.
Он просто ищет предлог увести ее из мастерской, возмущенно подумала Марианна.
— За последние четыре дня я почти ничего не сделала. Я хочу закончить этот витраж.
— Какая ты упрямица! — Он беспокойно пошевелился. — Можно подумать, тебе нужен этот проклятый витраж! Грегор говорит, что в кладовой при конюшне уже целая стопка не понравившихся тебе работ.
Она перевела взгляд на тюльпан, который начала вырезать,
— Как я могу знать заранее, удастся работа или нет? Но в любом случае на красоту время тратится не зря.
— Это правда, — засмеялся он. — Но я предпочитаю живую красоту. — Он замолчал. — Особенно когда ты демонстрируешь ее в постели. — Голос у него стал низким и чувственным. — Иди сюда.
— Нет. — Она постаралась скрыть вспыхнувший в крови, ставший уже привычным жар желания. — Я хочу закончить этот витраж до того, как мы завтра поедем навестить Алекса.
Джордан застыл:
— Алекса?
Она повернулась и посмотрела на него:
— Ты мне обещал.
— Бога ради! — резко сказал он. — Ты же знаешь, что с ним ничего не случилось. И ты не можешь притворяться, что оказалась в моей постели ради него.
— Да, я не ради него позволила тебе… — Она оборвала фразу и устало сказала: — Я ничего не могу поделать. Это — словно болезнь.
В нем снова вспыхнул гнев:
— Видит Бог, если это болезнь, то ты ею наслаждаешься!
Да, этого она не могла отрицать. Последние четыре дня Марианна провела в тумане чувственной любви. Они соединялись так часто и по-разному, что невозможно было пересчитать, но этого всегда было мало. Ее тело отвечало на каждый его взгляд, на каждое, даже небрежное, прикосновение.