— Ты по-прежнему не веришь, что он виноват?
«… один Бог знает…»
Касси попыталась отогнать от себя эту фразу отца. Нельзя даже и мысли допустить, что он способен совершить какой-то бесчестный проступок, не говоря уже о предательстве.
— Нет, конечно. Он очень добрый и мягкий человек.
— Иуда.
— Нет!
— Я видел его. — Тон его стал безжалостным.
— Значит, ты обознался.
— Как ты можешь судить, если ничего не знаешь о случившемся в Данью? Рассказать тебе?
— Я не поверю ни единому твоему слову.
— Обманщиком и лгуном я никогда не был. — Джаред криво усмехнулся. — В отличие от твоего дорогого папочки я считаю, что тебе следует ясно понимать, на защиту кого ты встала горой.
«Справедливый ли он человек, как ты считаешь?» — спросил ее отец.
Тогда она ответила утвердительно. Но сейчас связанный Дейнмаунт мог судить более предвзято.
— Боишься услышать правду? — язвительно спросил он.
— Смотря что называть правдой.
— Тогда суди сама. — И, не отводя взгляда от ее глаз, он начал рассказ, выговаривая каждое слово с такой твердостью, будто вколачивал гвозди в ее мозг. — Данью — место, где располагалось поместье двоюродного брата моего отца, Пауля Бразнье, графа де Талайзье и его жены Габриеллы. И когда началось все это безумие бешеных и якобинской диктатуры, когда священник Жак Ру обличал «аристократию имущих», требуя, «… чтобы серп равенства прошелся по головам богатых», когда принялись охотиться за ними, дядя никак не мог поверить, что его тоже коснется это бесчинство. Он решил остаться на той земле, где родился, в надежде, что мародерство не коснется их семьи. За два года до того у них родилась девочка, и Габриелла боялась, что переезд повредит здоровью ребенка. Мой отец отправился во Францию с решимостью убедить их уехать в Англию, пока не поздно. В ту самую ночь, когда мы приехали, соседнее поместье уже было сожжено дотла, а его владельцев заковали в цепи, увезли в Париж, где их и отправили на гильотину. — Он горько улыбнулся. — Расправа над близкими знакомыми убедила даже моего дядю Пауля. Он согласился, чтобы отец вывез его с семьей. Перед отъездом из Англии отец разузнал адрес молодого художника, который до этого помог скрыться одной семье. Этого художника звали Шарль Девилл.
Отец отправился за ним. А мы спрятались в подвале одного загородного дома, оборудованном под комнату. Приехал Девилл. Он согласился помочь нам и принялся составлять план побега. В бухте у отца наготове стоял корабль, но туда нужно было еще добраться. Две недели ушло у Девилла на подготовку документов. И еще два дня, чтобы подкупить морских охранников. После чего мы могли тронуться в путь. — Джаред помолчал. — Когда я посмотрел на него из окошка экипажа, он показался мне напуганным и потерянным. Но я подумал, что он просто озабочен. Обычно твой отец неизменно оставался очень милым. Никому из нас и в голову не могло прийти, что он палач.
— Он не палач.
— Нет? Вряд ли ты переубедила бы моего дядю и его жену, когда те стояли на коленях под отточенным тяжелым ножом гильотины, положив головы на плаху. Так вот, не успели мы отъехать и двадцати миль от дома, как нас задержали представители Комитета общественного спасения. Солдаты доподлинно знали, кто в экипаже. Моего дядю и его жену увезли в Париж, собирались казнить и ребенка, но вмешался отец. Что касалось нас, то они получили особое распоряжение, и поэтому позволили забрать ребенка с собой.
— Наверняка они не решились бы убить младенца.
— Думаешь? Во время Французской революции и казнь безвинного ребенка приравнивалась к доблести, если его родители аристократы, заслуживающие только смерть.
Касси содрогнулась. В те годы она была слишком мала, чтобы осознать весь ужас трагедии, разыгравшейся вокруг. А то грубое смакование подробностей гибели невинных людей, со слов Клары, оставляло впечатление кошмарного сна. Но реальность оказалась страшнее любой фантазии.
— Отец не имел никакого отношения к их аресту.
— Иуда, — категорически повторил Джаред. — Когда нас снова вернули в дом, Девилл во дворе разговаривал с человеком, отдававшим приказы солдатам.
— Значит, его тоже посадили в тюрьму.
— Он мертвенно побледнел, увидев нас, отвернулся, вскочил на лошадь и поскакал прочь. Его никто не задерживал. — Отчаяние звучало в голосе Джареда. — И наверняка этот Иуда стал намного богаче, чем до нашего приезда.
— Нет, это какое-то трагическое совпадение. Я верю, что всему найдется объяснение, — прошептала Касси.
— Ты их получила. Но отказываешься верить. Касси несогласно покачала головой.
— Такого просто не может быть. Существует другой ответ. Кто был тот человек, с которым он разговаривал?
— Рауль Камбре.
— Он был военным?
— Нет. Как мне позже удалось выяснить, Камбре помогал Комитету общественного спасения, занимавшемуся поиском и уничтожением врагов. Но он был всего лишь приспешником главных убийц и старался держаться в тени, не привлекая внимания к своей персоне и прибирая к рукам богатства аристократов, отправляя их на гильотину. Камбре держался на гребне грабежей до тех пор, пока волна не спала. Как только обезглавили Робеспьера и террор прекратился, он просто исчез. — Джаред встретил ее взгляд. — Как и твой отец.
— Я уже говорила, что у моего отца не могло быть ничего общего с ним. — Схватив себя за плечи, Касси крепко стиснула их, чтобы Джаред не заметил, как она дрожит. — Если тебе так необходимо возмездие за случившееся, то убей этого Камбре. Вот кто виновник всего.
— Христиане обвиняли более всех Иуду, а не палачей.
Касси вздохнула и произнесла вздрагивающим голосом:
— Мне очень жаль, что ваших родственников убили, но я…
— Казнили, — поправил Джаред жестко, — но не только моих родственников. Убили и моего отца.
— Но вы же сами сказали, что солдаты получили другой приказ, — ошеломленно проговорила она.
— Мой отец был бесстрашный человек и позволил себе говорить с Камбре с презрением, и Рауль отдал приказ увезти его в лес и изрубить на куски. И на моих глазах исполнили его распоряжение.
— Пожалуйста, — она закрыла глаза, пытаясь отогнать явившуюся перед ее глазами картину. — Я больше не могу вынести.
— Никаких подробностей этой бойни я не собираюсь описывать. Считаю, ты услышала все, что надо.
Ясный, четкий рассказ Дейнмаунта заставил ее содрогнуться.
— И ты по-прежнему продолжаешь считать, что я лгу? — спросил он.
— Я верю, вы убеждены, что говорите правду.
— Боже! — Он с недоверием оглядел ее. — Неужто даже эти чудовищные факты не убедили тебя?
— У вас нет свидетелей, — голосом, в котором звучало отчаяние, проговорила Касси.