— Конец неизбежен, — заверила принца Шупансея, крепко обнимая его.
В окно полетели частички пепла. Из глаз Кадакитиса потекли слезы.
— Хочу увидеть, будет ли начало.
— Начало здесь, — объявила Шупансея, задергивая занавески и увлекая принца к постели.
Дующий из гавани вонючий ветер нес с собой смерть. Это почувствовал даже тресский жеребец Темпуса, когда конь и всадник направлялись по Главной дороге к верфи, в сторону покачивающегося невдалеке на якоре императорского корабля.
Фыркая, Трес грациозно летел по мостовой, высекая копытами искорки из старинного булыжника, которые вились вокруг ног жеребца подобно насекомым, а потом исчезали в клубах дыма, который плыл к морю от сиявшего между небом и развалинами дома Пелеса огненного столпа. Адские пылинки вились вокруг одежды Темпуса и больно жалили его, касаясь обнаженных ног и рук. Пылинки танцевали подле ноздрей жеребца, и Трес, обладавший большим разумом, чем многие из обитателей Мира Воров, наклонял голову ниже, чтобы не вдыхать эту адскую пыль, которая вспыхивала искрами и, подобно горячим иглам, вонзалась в его бока.
Адская пыль меньше всего волновала Темпуса этим тусклым утром, ибо солнце предпочло спрятаться от битвы между небом и землей. На самом деле солнце, как обычно, встало в урочный час над горизонтом и осветило простертую в небо огненную колонну и грозовые облака, из которых вылетали молнии, но очень быстро облака, огонь и молнии скрыли его. От дома Пелеса поднималось пламя, а разъяренные небеса с одинаковой яростью хлестали по ведьмам и вырвавшимся из Ада демонам.
Именно отсутствие утра и нехватка природного света больше всего занимали сейчас Темпуса, человека, который привык по полочкам раскладывать знамения и был слишком хорошо знаком с психологией небожителей. Темпус направлялся на встречу с Тероном, которому помог сесть на императорский трон, и Верховным жрецом Вашанки Брахисом. А в городе по-прежнему бушевала война и царил хаос.
Даже Трес своим поведением недвусмысленно показывал, что с задачей водворить спокойствие и порядок в Санктуарии, пусть даже всего на один день, Темпус не справился.
Не многие решились бы в подобной ситуации взять на себя ответственность, возложив неудачу на наличие в Санктуарии всех наивозможнейших видов греха, но Темпус сделал это почти с радостью, ибо его мрачное пророчество касательно города и не любимых им людей исполнилось.
Он был по-настоящему тронут унынием Треса, ведь животные чисты и честны в сравнении с лживой и пронырливой человеческой расой. Да, возможно, это не по его вине (Крит был в этом уверен) Стратон угодил в самое пекло восстания и не то погиб, не то находился в плену, и это не Темпус по кличке Риддлер посодействовал тому, что Нико превратился в игрушку в руках демонов и злобных ведьм. Вполне вероятно, что это не Темпус явился первопричиной того, что его собственную дочь Каму разыскивали пасынки и дворцовая стража как смутьянку и убийцу, тем самым создав пропасть в отношениях между Третьим отрядом и всеми остальными частями в городе, и если Каму казнят, то никаким дипломатам не навести потом мосты через эту пропасть.
Пожалуй, не было смысла записывать на его счет и тот факт, что член Священного Союза Рэндал, единственный маг, которому доверял Темпус, ныне сжег дотла все свои силы, и то, что Нико теперь беспомощно глядел на огненный столп, в котором горел Джанни, некогда партнер Нико, принесший Темпусу клятву верности. И разве он один был в ответе за то, что Джюсан лишилась всех способностей Дочери Пены и превратилась в простую женщину, или за то, что его собственный сын Гискурас глядел на него с ужасом в глазах и даже всякий раз пытался защитить своего побратима Артона от отца, когда тот ненадолго заходил в детскую.
Да, вполне возможно, что именно он послужил первоосновой и катализатором всего насилия в городе, как утверждал Молин Факельщик, этот нисийский стервятник в ранканском обличье, ведь именно таким было его проклятие: привычка, как считал все тот же Молин, или же проявление ревности богов, или результат чуждой магии. Он не знал и знать не хотел о том, что хорошо, а что плохо.
Вокруг занимался тусклый день, который под стать его настроению смешал в себе утратившие силу черное и белое, добро и зло.
Темпуса заботил факт, что Трес выглядел нервным, расстроенным и обливался потом, Темпус даже решил поехать по боковой улочке, надеясь, что там будет меньше пыли, поскольку знал, что пыль эта и есть настоящая чума, ведь каждая ее частичка являла собой остановки уничтоженных Сфер нисийского Могущества, магический талисман крохотного размера.
Темпус не мог даже и помыслить, что должен ждать Санктуарий от этого плаща из пылинок нисийской магии, которые летали по всему городу.
Увидев, что невдалеке от него, в тенистой аллее повстанцы из НФОС сражаются с ранканскими солдатами, Темпус немедля обнажил свой меч, решив, что сейчас как раз этого ему и не хватает.
Уличные бандиты, безусловно, не могли тягаться с ним, с человеком, который не мог умереть и регенерировал ткани, но, учитывая их количество, бой обещал быть честным, ведь четверо ранканцев противостояли не менее чем тридцати бандитам, пытаясь защитить от них какую-то женщину с ребенком.
Из толпы послышались крики, а Трес, встав на дыбы и издав боевой клич, поскакал вниз по аллее.
— Отдайте ее нам, это все она натворила! — прохрипел кто-то из нападавших.
— Правильно! — пронзительно завизжала какая-то женщина. — Отродье С'данзо! Это она выносила в чреве приятеля для игр Сына Бури! Эти чертовы С'данзо лишили нас солнца и повернули против нас проклятье богов!
Прозвучал и третий голос, мрачный, умело чувствующий настроение толпы, который Темпус не мог не узнать:
— Уэлгрин, отдай ее нам и можешь идти со своими парнями на все четыре стороны. Сегодня мы убиваем только ведьм и ведьмино отродье!
— Придержи язык, Зип, — отозвался один из ранканцев. — Тебе придется отбить ее у нас, но вы рискуете заплатить за это своими жизнями — уж ты-то точно, я тебе обещаю.
Темпус понял, что одним из ранканцев был капитан гарнизона Уэлгрин, и по обрывкам разговора сообразил, что на сей раз предметом традиционной уличной разборки в Санктуарии стала сестра блондина Иллира.
Стоявшие в арьергарде нападавшие заметили Треса, и толпа распалась на части, хотя и не рассосалась.
В Темпуса полетели камни, горшки из-под вина, глиняные тарелки для хлеба и несколько дротиков.
Кто-то выстрелил в него из арбалета, но Темпус на лету схватил крашенную синькой стрелу, направленную в его сердце.
Тресу засветили помидором между глаз. Жеребец видел, как тот летел, но даже не стал пригибаться, а лишь повел ушами, точно прислушиваясь к толпе. В конце концов, он ведь был боевым конем.
Такое поведение толпы показалось Темпусу непочтительным, но он решил для начала ограничиться запугиванием. Держа левой рукой поводья, Темпус поднял над головой перехваченную в нескольких дюймах от сердца стрелу и, что делал весьма редко, явил толпе свою сверхчеловеческую сущность. Поднявшись в стременах, Риддлер разломил стрелу пополам, точно соломинку, и прорычал своим могучим командным голосом: