Со всех сторон территорию поместья окружал двенадцатифутовый забор из бурого песчаника. Попасть внутрь можно было только через кованые декоративные ворота, но они были заперты, а сразу за ними виднелась будка охранника. Жанна знала, что обращаться к охране с просьбой пропустить ее на территорию частного владения было бы не только бесполезно, но и глупо, поэтому она, слегка сбавив скорость, поехала дальше по шоссе, которое огибало поместье с востока. Но лишь только поворот скрыл от нее ворота, она сразу съехала с ленты дороги и, загнав машину поглубже в густую эвкалиптовую рощу у самой ограды, заглушила мотор.
Глядя на высокую каменную стену, Жанна только тяжело вздохнула. Вблизи она казалась еще более высокой и совершенно неприступной, как стена Иерихона, а у Жанны не было с собой самой завалящей дудочки (автомобильный гудок, естественно, не в счет), дунув в которую, она могла бы разрушить преграду.
Не без труда справившись со вдруг овладевшими ею робостью и нерешительностью, Жанна открыла дверцу и выбралась из машины. Нет, у нее не было трубы, но зато в багажнике «Шеветты» лежала длинная веревка с трехлапой «кошкой» на конце. Она знала, что пробраться на территорию поместья будет не легко, и заранее подготовилась. К счастью, каменная стена оказалась неровной, так что в ней можно было отыскать удобные углубления и выступы. Если бы вместо стены из глыб песчаника она наткнулась здесь на гладкие бетонные плиты или на плотную кирпичную кладку, ей пришлось бы во много раз труднее.
Захлопнув дверцу машины — звук получился таким громким, что от страха Жанна даже вздрогнула, — она обошла «Шеветту» и открыла багажник.
Минут через десять — слегка задыхаясь и вытирая со лба нервную испарину — Жанна уже оседлала забор и, вытянув веревку из зарослей ветвей внизу, перебросила ее на другую сторону. Спускаться оказалось намного проще, чем подниматься, и меньше чем через минуту она уже стояла на земле. Выпустив веревку из рук, Жанна рассеянно потерла обожженные ладони о свой защитного цвета комбинезон и неожиданно ощутила прилив уверенности, вызванный победой над первым препятствием. Похоже, она неплохо справилась с этой акробатической задачей. Теперь ей нужно было как-то пробраться сквозь этот девственный лес к самому дому и найти вход, который — она была уверена в этом — вряд ли охраняется одним из драконов в человеческом облике, которых было полным-полно в сан-францисском офисе мистера Сэнтина.
Не дав себе ни минуты на раздумье, Жанна решительно двинулась в ту сторону, где, как ей казалось, располагался сам дом, и вскоре наткнулась на узенькую утоптанную тропинку. По ней можно было идти гораздо быстрее, и Жанна решила воспользоваться ею, хотя тропа, как ей показалось, слегка отклонялась от того направления, которое ей было нужно. Впрочем, Жанна надеялась, что все дороги здесь в конце концов ведут к дому. Пусть она потратит немного больше времени, но зато не исцарапается о ветки, не запыхается, и предстанет перед Сэнтином в приличном виде, а не как щенок после драки.
Она уже мысленно поздравляла себя с успехом — как ни странно, пока все шло как по маслу, хотя Жанна, разумеется, не имела никакого опыта в подобных делах, — когда позади нее раздался звук, от которого вся уверенность Жанны сразу испарилась, и она остановилась как вкопанная. Страх, первобытный примитивный страх охватил ее с такой силой, что Жанна затряслась как осиновый лист на ветру.
Где-то в темных зарослях свирепо лаяли собаки, и этот лай неумолимо приближался. Сторожевые собаки, быть может, даже доберманы — свирепые, безжалостные, хищные! Ну почему, почему она не подумала о том, что усадьба — особенно такая большая — скорее всего охраняется собаками? В последнее время это было просто-таки всеобщее поветрие — владельцы особняков, загородных домов, словно соревнуясь между собой, заводили по нескольку сторожевых собак на своих обширных владениях. Должно быть, псы услышали ее или почуяли запах и теперь шли по следу, с треском ломясь через подлесок и заливаясь грозным лаем.
Жанна почувствовала, как сердце ее ушло в пятки. По чести говоря, она предпочла бы встретиться с голодным тигром, чем с несколькими тренированными сторожевыми собаками. С самого детства ей удавалось как-то ладить с дикими животными, даже с самыми опасными, — и она привыкла полагаться на этот свой природный дар. Тончайшие нити сочувствия и понимания связывали ее с дикими тварями настолько прочно, что Жанне порой казалось, будто она способна ощущать их чувства как свои собственные. Другое дело тренированный пес, специально натасканный на то, чтобы калечить и убивать. С ним она, пожалуй, ничего не сможет сделать — разве только врожденный инстинкт собаки возобладает над дрессировкой. Но если собак окажется несколько…
Что ж, скоро она узнает, на что годится ее дар, мрачно подумала Жанна, делая шаг в сторону от тропы.
Как раз вовремя! Два огромных черных добермана — это были действительно доберманы, чего она и опасалась, — со свирепым рычанием выскочили из густых кустов, и в темноте влажно блеснули их белые, острые как бритвы зубы. Увидев их, Жанна стремительно опустилась на землю и села, скрестив по-турецки ноги. Стараясь изгнать из своего разума страх, она спокойно и уверенно смотрела на приближающихся к ней псов.
Раф Сэнтин задумчиво разглядывал на свет бренди, налитое в низкий хрустальный бокал, время от времени взбалтывая его так, что янтарно-коричневатая жидкость кружилась в маленьком водовороте. «Курвуазье» сорокалетней выдержки было очень дорогим сортом бренди и встречалось исключительно редко, но сейчас Рафу оно казалось не вкуснее древесного спирта.
На лице его лежала мрачная тень. Скучно, все скучно… Бренди было ни при чем — вся жизнь казалась ему пресной, все надоело до чертиков. Все же он сделал из бокала небольшой глоток и, опуская его на столик, инкрустированный перламутром, выругался так, как не ругался будучи десятником на стройке. Какого черта, в конце концов!.. От скуки он мог напиться вдрызг, а ведь еще недавно он не нуждался в подобного рода стимуляторах. Чего-чего, а энергии у него всегда было в избытке — и энергии, и азарта, и многого другого, что помогало ему и в жизни, и в тех очень непростых деловых играх, в которых он стал признанным мастером. К бизнесу Раф всегда относился серьезно, однако головокружительные многоходовые комбинации вызывали в нем такие же волнение и восторг, как и партия в покер «по-крупному».
Тогда почему после двух десятков лет богатой, насыщенной событиями жизни, каждая минута которой доставляла ему наслаждение, он вдруг захандрил? Почему окружающее вдруг поблекло и перестало его интересовать? Должно быть, во всем виноват вирусный грипп, которым он переболел три месяца назад. Болезнь подорвала его силы, но не только… Оставленный ею след был слишком глубоким, и Раф был уверен, что сможет снова стать самим собой, только когда опять впряжется в работу. Если только прежде он не сойдет с ума от безделья и скуки. И надо же было ему подхватить эту летучую заразу!
Сэнтин вытянулся в кресле и в тысяча первый раз проклял себя за то, что в самом начале болезни не прислушался к советам врача и продолжал вкалывать по четырнадцать часов в день.
Он хорошо помнил собственную бессильную ярость, обуявшую его в тот день, когда ослабленное болезнью тело внезапно отказалось ему служить, и он все-таки свалился. Острый бронхит, сказал врач в приемном покое больницы, куда Сэнтина в срочном порядке привезли прямо из офиса. Но, как и следовало ожидать, одним бронхитом дело не обошлось, и в результате он выписался из больницы со строжайшим врачебным предписанием: никаких нагрузок, никакой работы в ближайшие два месяца.