Оуэн увидел, как они подъезжают к дому Даддитса на Мейпл-лейн в машине Генри — мантии и шапочки свалены позади, они здороваются с мистером и миссис Кэвелл, сидящими в гостиной с пепельно-бледным мужчиной в комбинезоне с эмблемой газовой компании «Дерри Газ» и плачущей женщиной: Роберта Кэвелл обнимает за плечи Эллен Ринкенхауэр, уверяя, что все будет хорошо: «Господь не допустит, чтобы с дорогой малышкой Джози что-то случилось».
Они в самом деле сильны, восхищенно думает Оуэн. Боже, ну и дают! Как такое может быть?
Кэвеллы почти не обращают внимания на пришедших: все четверо стали почти своими на Мейпл-лейн, а Ринкенхауэры слишком погружены в бездну ужаса, чтобы заметить гостей. Они не прикоснулись к кофе, поданному Робертой. «Он в своей комнате, мальчики», — сообщает Элфи Кэвелл с грустной улыбкой.
Даддитс, занятый оловянными солдатиками (у него их целая армия), вскакивает, едва завидев их на пороге. Даддитс никогда не носит ботинки дома: только шлепанцы в виде забавных кроликов, подарок Генри на день рождения, он любит эти шлепанцы настолько, что будет носить, пока они не превратятся в розовые плюшевые отрепья, подклеенные со всех сторон пластырем. Но сейчас на нем ботинки. Он ждал их, и хотя улыбается так же солнечно, как всегда, глаза его серьезны.
— Уда ем? — спрашивает Даддитс. «Куда идем?»
И…
— Так вы все были такими? — прошептал Оуэн. Правда, Генри уже говорил что-то в этом роде, но до сих пор он не представлял, о чем идет речь. — Еще до этого?
Он касается тонкой полоски байрума на щеке.
— Да. Нет. Не знаю. Помолчи, Оуэн. Лучше слушай.
И сознание Оуэна вновь наполняется образами из восемьдесят второго.
12
К тому времени, как они добираются до Строфорд-парка, на часах уже половина пятого, и по софтбольному полю рассыпались девочки в желтых блузках, волосы у всех забраны в хвостики, продетые через резинки бейсболок. У многих пластинки на зубах.
— Батюшки мои, да у них руки не тем концом вставлены, — говорит Пит, и, возможно, так и есть, но веселятся они на полную катушку. В отличие от Генри, у которого в желудке свернулся комок дурного предчувствия. Он даже рад, что Джоунси выглядит точно так же: напуганным и притихшим.
Если у Пита с Бивером воображения — ноль, то на них со стариной Гэриеллой его чересчур много. Для Пита и Бива все это игра, как в киношках и книгах про детективов-вундеркиндов, но для Генри… Не найти Джози Ринкенхауэр — это само по себе ужасно. Но найти ее мертвой…
— Бив, — говорит он.
Бив, увлеченно наблюдающий за девочками, оборачивается к Генри:
— Что тебе?
— Как, по-твоему, она еще жива?
— Я… — Улыбка Бива меркнет, сменяется встревоженным взглядом. — Не знаю, старик. Пит?
Но Пит качает головой.
— Там, в школе, я думал, что жива… черт, ее фото только что не говорило, но теперь… — Он пожимает плечами.
Генри смотрит на Джоунси, но тот тоже пожимает плечами и разводит руками:
— Понятия не имею.
Тогда Генри делает шаг к Даддитсу. Тот смотрит на них сквозь то, что называет «ои оки» — узкие полусферические темные очки с зеркальными стеклами. По мнению Генри, в них он похож на Рея Уолстона в фильме «Мой любимый марсианин», но Генри никогда не высказывает этого вслух. И старается не думать о таком в присутствии Даддитса. Дадс напялил также шапочку Бивера: ему ужасно нравится дуть на кисточку.
Даддитс не обладает избирательным восприятием: для него алкаш, роющийся в мусорных ящиках в поисках пустых бутылок, девочки, играющие в софтбол, и белки, прыгающие по ветвям деревьев, одинаково увлекательны. Именно это и делает его особым. Не похожим на других.
— Даддитс, — начинает Генри, — помнишь девочку, с которой ты ходил в Академию? Джози. Джози Ринкенхауэр.
Даддитс слушает с вежливым интересом, только потому, что к нему обращается друг, но имени, разумеется, не узнает. Еще бы, ведь он не помнит даже, что ел на завтрак, не говоря уже о какой-то малявке, с которой ходил в школу три-четыре года назад!
Генри захлестывает волна безнадежности, странным образом смешанной с горькой иронией. О чем они только думали?
— Джози, — повторяет Пит, тоже без особой надежды. — Помнишь, мы еще подшучивали над тобой? Называли ее твоей подружкой? Карие глаза… светлые волосы дыбом, целая грива… и… — Он устало вздыхает. — Мать твою…
— Ень оой емо се о зе, — отвечает Даддитс их любимой фразой, «день другой, дерьмо все то же». — Ет отяк, ет игы.
— Верно, — кивает Джоунси. — Нет костяшек, нет игры. Что ж, отведем его домой, парни, все равно…
— Нет, — вмешивается Бивер, и все смотрят в его горящие взволнованные глаза.
Он так энергично жует зубочистку, что она то и дело подпрыгивает во рту.
— Ловец снов, — говорит он.
13
— Ловец снов? — переспрашивает Оуэн, и голос звучит, словно из далекого далека даже в его собственных ушах.
Огни фар скользят по бесконечной снежной пустыне, имеющей некоторое сходство с дорогой только из-за уходящих вдаль желтых фонарей. Ловец снов, думает он, снова возвращаясь к прошлому Генри, почти захлестывающему его пейзажами, картинками, шумом и запахами того дня, на пороге лета.
Ловец снов.
14
— Ловец снов, — говорит Бив, и они понимают друг друга, как иногда бывает и, как они считают (ошибочно, и Генри позже это поймет), присуще только друзьям.
Хотя они никогда не обсуждали тот, приснившийся им одновременно, в первую охотничью поездку, кошмар, все же знали, что Бивер считает, будто его каким-то образом навеял Ловец снов Ламара. Никто не возражал — отчасти потому, что не хотели высмеивать суеверный ужас Бивера перед безвредной веревочной паутиной, но в основном потому, что вообще не желали говорить на эту тему. Но сейчас все отчего-то осознали, что Бивер наткнулся на истинную причину. Ловец снов действительно связал их, только не тот. Не принадлежащий Ламару.
Даддитс. Вот кто настоящий Ловец.
— Ну же, парни, — тихонько говорит Бив. — Вперед, и ничего не бойтесь. Хватайте его.
И они слушаются, хотя все же боятся… Пусть и немного. И Бивер тоже.
Джоунси берет Даддитса за правую руку, так ловко умеющую управляться со станками в училище. Дадди немного удивлен, но все же улыбается и сжимает пальцы Джоунси. Пит стискивает левую. Бивер и Генри заходят сзади и обнимают Даддитса за пояс.