К Даддитсу, вот куда. При мысли о Даддитсе ему всегда становилось хорошо. И Роберта, думать о ней тоже всегда приятно. Вне всякого сомнения.
Бив улыбнулся, представив маленькую женщину в желтом платье, стоявшую в тот день у ограды дома на Мейпл-лейн. Улыбка стала еще шире, когда он вспомнил, что она сказала, увидев их. И как окликнула сына. Она окликнула его…
3
— Даддитс! — кричит она, маленький седеющий воробышек, в цветастом ситцевом платье, и бежит по тротуару им навстречу.
Даддитс мирно шагает в компании новых друзей, треща со скоростью шесть заикающихся слов в минуту, держа в левой руке коробку со Скуби Ду. Правой он сжимает ладонь Джоунси и радостно ее раскачивает. Его бормотание почти целиком состоит из гласных, но больше всего Бивера поражает, что сам он почти все разбирает в этом бессвязном потоке звуков.
Завидев седеющую женщину-птичку, Даддитс выпускает руку Джоунси и бежит к ней, они оба бегут, и это напоминает Биверу какой-то мюзикл о компании певцов, с фон Криппсом или фон Краппсом, что-то в этом роде.
— Я десь! Десь! — радостно кричит Даддитс. — Маача! Маача!
— Ты где был? Где ты был, плохой мальчик, плохой старый Даддитс?
Они встречаются, и Даддитс оказывается настолько выше — на два-три дюйма, не меньше, что Бивер морщится, ожидая, что женщину-птичку сейчас расплющит, как кота Тома в старых диснеевских мультиках, но вместо этого она с неожиданной силой поднимает сына и кружит. Ноги в кроссовках безвольно болтаются, рот растянут до ушей в сияющей улыбке счастливого экстаза.
— Я уже хотела звонить в полицию, старый противный негодник, старый противный негодник Да…
Но тут она видит Бивера с друзьями и ставит сына на землю. Улыбка облегчения растаяла, она хмурится и делает шаг вперед, прямо по сетке для «классиков», начерченной мелом на асфальте, и, как это ни жестоко, Бивер думает, что даже эта простая игра не по силам Даддитсу. Слезы на ее щеках сверкают в свете солнца, наконец-то прорвавшегося сквозь тучи.
— Ой-ой, — говорит Пит. — Сейчас нам достанется на орехи.
— Не возникай, — тихо советует Генри. — Пусть выкричится, а потом я объясню.
Но они недооценили Роберту Кэвелл, вернее, судили о ней, как о большинстве взрослых, похоже, заранее считающих, что все мальчики их возраста виновны, пока не доказано обратное. Но Роберта Кэвелл совсем другая, как и ее муж, Элфи. Такими их сделал Даддитс.
— Мальчики, — спрашивает она, — он бродил по городу? Заблудился? Я так боялась позволить ему ходить в школу одному, но он ужасно хочет быть, как все мальчики…
Она крепко пожимает пальцы Бивера одной рукой и ладошку Пита — другой. Потом настает очередь Джоунси и Генри.
— Мэм, — выговаривает Генри.
Мисс Кэвелл пристально глядит на него, словно пытаясь прочесть мысли.
— Не просто заблудился, — кивает она. — И не просто бродил.
— Мэм… — снова начинает Генри, но тут же понимает, что скрыть ничего не удастся. С ее лица на него вопросительно смотрят зеленые глаза Даддитса, только умные, настороженные и проницательные. — Нет, мэм. — Генри вздыхает. — Не просто бродил.
— Потому что обычно он сразу идет домой. Утверждает, что не может потеряться, потому что видит линию. Сколько их было?
— О, немного, — заверяет Джоунси, искоса глядя на Генри. Даддитс тем временем отыскал отцветшие одуванчики, плюхнулся на живот и увлеченно дует на головки, поднимая в воздух фонтаны крошечных парашютиков. — Трое парней дразнили его, мэм.
— Взрослых парней, — уточняет Пит.
Ее глаза снова изучают их, поочередно скользя от Джоунси к Питу, от Пита к Биверу, от Бивера снова к Генри.
— Зайдите к нам, — приглашает она. — Я хочу услышать, как все было. Днем Даддитс пьет свой ЗаРекс, его любимый напиток, но, бьюсь об заклад, вам больше по вкусу чай со льдом, верно?
Троица поворачивается к Генри, который, после недолгого раздумья, кивает:
— Да, мэм, чай со льдом — это здорово.
И она ведет их к дому, где в последующие годы они проведут столько времени, дому номер девятнадцать по Мейпл-лейн, только на самом деле их ведет Даддитс, подскакивая, выделывая ногами кренделя, иногда поднимая над головой желтую коробку для завтраков, но неизменно, как замечает Бивер, держась на одном и том же расстоянии от обочины, примерно в футе от травяного бордюра вдоль тротуара. Годы спустя, после случая с девчонкой Ринкенхауэр, Бивер вспомнит, о чем говорила миссис Кэвелл. И не только он. Все. Он видит линию.
4
— Джоунси! — позвал Бивер.
Ответа нет. Господи Иисусе, кажется, Джоунси нет уже целую вечность. Возможно, это вовсе не так, но сказать трудно: утром Бивер забыл надеть часы. Глупо. Но он всегда был глуп, следовало бы уже давно привыкнуть. Рядом с Джоунси и Генри он и Пит всегда казались дураками. Не то чтобы Джоунси или Генри давали им понять, и это всегда восхищало Бивера.
— Джоунси?!
Тишина. Может, он никак не найдет ленту? Скорее всего именно так и есть.
Какой-то злобный голосишко в мозгу твердит, что дело вовсе не в ленте, что Джоунси просто сбежал, оставил его сидеть на толчке, как Денни Гловера из того фильма, но он не станет слушать этот голос, потому что Джоунси никогда бы так не поступил. Они друзья до гроба, и всегда были друзьями.
Верно, соглашается злобный голосишко, до гроба. До конца. А это и есть конец.
— Джоунси! Ты тут, мужик?
Ни звука. Наверное, моток упал с гвоздя и куда-то завалился.
Да нет ничего под ним. И, черт возьми, в конце концов он не герой ужастика! С чего бы вдруг Маккарти высрал в толчок какое-то чудовище? Породил на свет Зверя в Унитазе? И вправду звучит, как пародия на фильм ужасов! И даже если так оно и есть, Зверь в Унитазе, вероятно, давно уже утонул, утонул и провалился вниз.
И тут на ум пришла фраза из истории, которую они по очереди читали Даддитсу. Хорошо, что их было четверо, потому что Даддитс никогда не уставал от того, что ему нравилось.
«Тай пуд, — требовал он, подбегая к ним с высоко поднятой над головой книгой; точно так же он держал коробку в тот, первый день. — Тай пуд, тай пуд!»
Что в этом случае означало «читай «Пруд». Книга доктора Сьюсса называлась «Пруд Макэллигота», и первое четверостишие он до сих пор помнил наизусть: