– Не надо! Убери! Бля буду, сама дала! Я ей шутку с намеком, без капли мата, а она безо всяких давай плавки снимать...
Пожалуй, Мазур и выстрелил бы, будь Карабас одетым. Но на совершенно голого как-то не поднялась рука, а в следующий миг Крест ловко ударил его по руке, снизу, по косточке, и пальцы сами собой разжались, ТТ выпал.
Ольга спокойно встала, с блуждающей на лице улыбкой подошла к стулу, накинула платье на голое тело и направилась прочь из комнаты, мимоходом бросив Мазуру со спокойным лицом:
– Оставь ты его в покое, он правду говорит...
Слышно было, как хлопнула дверь крохотной ванной, зашумела газовая колонка. Мазур стоял посреди комнаты, как оплеванный. Карабас робко сделал шаг к одежде на стуле, видя, что его не трогают, схватил трусы, принялся напяливать.
– Это бывает, – спокойно сказал Крест Мазуру. – Бабы временами взбрыкивают. Пренебреги. Морду ей бить некогда и сопли распускать тоже. Давай живенько пальчики затирать... И ты тоже шевелись, стебарь-перехватчик, тряпку в зубы – и пошел...
В дверях появилась Надя, цепким взглядом окинула комнату.
– Что у вас тут?
– Машину заперла? – спросил Крест.
– Конечно. Что тут такое?
– Да ерунда. Ацетон неси.
Она вышла, оглядываясь и с сомнением покачивая головой. Одевшийся Карабас, сторонясь Мазура, шмыгнул в дверь.
– Полковник, кончай шлагбаум изображать, – сказал Крест хмуро и деловито. – Говорю, некогда... Все равно этот друг не жилец, так что не бери в голову... – Он взял у вошедшей Нади бутылку, сунул Мазуру остро пахнущую тряпку. – Шевелись, протри тут все на совесть, для себя стараешься... – Отлил ацетона в первый попавшийся стакан, поставил на пол и вышел.
Мазур, оглядевшись, механически принялся протирать все поверхности, где только могли остаться отпечатки пальцев, он трудился, как робот, больше всего боясь, что начнет думать, но в голове царила совершеннейшая пустота.
Вошла Ольга, подкрашенная, пахнущая мылом и духами, высоко подняв подол, надела трусики, уселась на диван и принялась натягивать колготки. Мазур трудился, не глядя на нее. Она в конце концов не выдержала, подошла вплотную, гордо вскинув голову, усмехаясь, посмотрела ему в лицо:
– Ну вмажь.
– Пошла ты... – процедил он.
– Побрезговал вчера? Вот и получай законченную блядь... – и с вызовом, вся напрягшись, как молоденькая сильная лошадка, бросила: – А я у него еще и за щеку брала...
Он медленно разжал кулаки и принудил себя совершенно спокойно произнести:
– Ну и как, вкусно было?
Она взмахнула ресницами и словно бы сломалась вмиг – отведя глаза, отступила, упала на диван и заплакала, самозабвенно, взахлеб, вздрагивая всем телом. Не глядя на нее больше, Мазур старательно работал тряпкой, временами подливая на нее ацетона. Добравшись до дивана, бесцеремонно поднял Ольгу:
– Выйди в прихожую и ничего руками не трогай. Ну, живо...
Сердце разрывалось меж любовью к ней и лютой ненавистью, и он яростно водил тряпкой по дивану, словно стирал невидимые следы происшедшего, а заодно и вполне доступные глазу. Лаковые прозрачные перчатки показались тяжелыми, жестяными. Он знал, что сам во всем виноват, но принять это оказалось выше сил – привык никогда не быть виноватым, убивать и побеждать, а если и отступать, то по четкому приказу... Вяло подумал, что сейчас самое время получить пулю в спину, но на душе было так черно, что даже отточенные рефлексы не действовали, и впервые идеальная боевая машина неведомо для окружающих осталась беззащитной...
– Ну, хватит, – послышался за спиной голос Креста. – А то ты так стену до дыр протрешь... – Подошел вплотную и, показав за спину большим пальцем, прошептал: – Кто? Монетку кинем или так решим?
– Я, – сказал Мазур без выражения.
– Пошли... Бабы на кухне, сумку собирают...
На ходу Мазур нащупал под полой рубчатую рукоятку. Карабас, старательно вытиравший руки носовым платком, заулыбался чуть искательно:
– Все, ни пятнышка... Нет, ты на меня зла не держи... Она ж сама...
Взгляд у него еще успел полыхнуть ужасом – но пистолет уже сухо тявкнул, Карабас, на миг замерев, стал медленно-медленно клониться вперед, словно статуя на знаменитом полотне Брюллова. Казалось, это никогда не кончится, и Мазур вновь ощутил слепой ужас при мысли, что ему стало н р а в и т ь с я убивать. Если бы автомат Калашникова мог сойти с ума, он, ручаться можно, ощущал бы нечто в точности подобное...
* * *
...«Мерседес» плыл по спящему городку, словно акула над морским дном, с тупой неотвратимостью хищника, почти бесшумно, плавно. То ли из лихачества, то ли из холодного расчета Крест проехал по той улочке, но все оставалось по-прежнему, разве что кое-где в окнах зыбко колыхались огоньки свеч, а возле ворот, почти уткнувшись радиатором в калитку, стоял темный «уазик». Машина повернула налево, и вскоре под колесами появился асфальт.
– Скоро пост, – предупредил Крест, не оборачиваясь. – Менты не сунутся, но там и твои дружки, полковник, могут оказаться...
Мазур переложил на коленях «Узи» с глушителем, прихваченный в доме Инала. Еще раз проверил, как в случае чего найдет на ощупь кнопку, опускавшую стекло. Трофей ему не особенно нравился – все эти малютки со свободным затвором эффектно выглядят в кино, но в жизни годятся лишь для уличных гангстерских разборок либо уголовной мочиловки в упор, из-за высокой скорости пули и темпа пальбы рикошеты случаются даже от автомашин, а о точности и речи нет...
Похоже, Кресту страшно хотелось поболтать, дать разрядку нервам, но он сам себя сдерживал, лишь постукивал пальцами по рулю и гнусаво напевал:
Вот приходит весточка, весточка из лагеря,
говорилось в весточке, что в разливе рек,
сговорив друзей с собой и убив конвой,
ваш сыночек Витенька совершил побег...
Встрепенулся, глядя вперед:
– Бдят, волчары... Живо, гвардия, развалились на заднем сиденье, как хозяева жизни! Надия, ногу на ногу, юбку к талии, пиво лакаем из горла, ноль внимания, фунт презрения ко всему, что ростом ниже!
Наугад сунул в прорезь первую попавшуюся кассету, прибавил громкости. Впереди показался белый бетонный домик с освещенными окнами. Рядом – две машины, развернутые радиаторами к трассе, людей не видно, но кто-то в фуражке сидит у окна, ссутулившись в безнадежной позе удрученного долгом и служебной рутиной околоточного в невысоких чинах. Мазур видел, что сидящий поднял голову, всмотрелся, но «мерседес», держа под шестьдесят, пролетел мимо, оглашая окрестности разудалой мелодией ламбады, словно призрак из другого мира, красочного и яркого.