– Это вы зря, барышня, – сказал Мазур уверенно. – Ежели всерьез разобраться, и в нашей глухомани попадаются такие страсти, что куды там ихнему Шекспиру. Такие, я бы сказал, вибрации души и коловращения страстей... Только хранцузские расфуфыренные мушкетеришки шпагами пырялись, а здешний народец топорами рубился, не забывши наточить их на совесть, – вот вам и вся разница внешнего облика при полнейшем сходстве унутреннего мира, как в деревне выражаются, микрокосма. Верно вам говорю, кипение страстей бывало почище шекспировского...
Он, перебирая пальцами рукав спортивной курточки, попытался притянуть Ольгу за руку к себе, но она гибко высвободилась:
– Вы меня не обольщаете ли?
– Где уж нам, сиволапым, – сказал Мазур. – Но ежели как на духу – оченно, барышня, вы мне глянетесь, аж под дыхалкой спирает, совершенно как с перепою, только не в пример одухотвореннее и романтичнее. Мы, молвя по-городскому, иллюзиев не строим, где уж тут с питерскими франтами соперничать, раз они трамвай видали вживе и даже на ем неоднократно каталися взад-вперед. Однако и у нас душа нежная, как цветочек – георгин там, али какая дикая орхидея...
Он болтал, играя голосом. Ольга слушала с загадочной улыбкой, полуотвернувшись, иногда бросала на него быстрые взгляды – она тоже увлеклась игрой, щекочущей нервы забавой посреди лунной тишины, навсегда уснувшей деревни и бескрайних охотничьих угодий с обосновавшейся неподалеку на ночлег смертью. Когда Мазур вновь попытался ее обнять, крутнулась на пятке, отпрыгнула и развела руками:
– Надо вам знать, мама меня воспитывала в небывалой строгости, а ваши поползновения весьма даже недвусмысленны...
– Да что вы, барышня, – сказал Мазур. – Нам, людям простым, цельных два смысла в одну фразу нипочем не втиснуть, хошь ты тресни. Одним обходимся. А намерения у меня самые что ни на есть порядошные, я вам и взамуж предложить могу, благо и скотина домашняя у меня хозяйкиного пригляда требует, коровы второй месяц не доены, поросюки без женского догляду сала не набирают. И не вернуться ли нам, кстати говоря, в родную деревню? Хочу вам показать жутко любопытную здешнюю диковину, какой вы в Питере и не лицезрели отроду...
– А по-джентльменски держаться сможете?
– Да изо всех сил! – заверил Мазур. – Вот вам для начала водочки предложу. Птица на ей, на этикетке, правда, без смокинга, да вы уж ее, неразумную, простите. Зато пьется легко, зараза... – Он взял у Ольги бутылку и сам сделал хороший глоток. – Мы тут, надо вам знать, все поголовно джентельмены, так всю улицу исстари и дразнили – джентельменская, мол, слободка. Как у кого половик с веревки убежит да заблудится, или там гусак в нетях окажется – завсегда искать идут к джентельменам, безошибочно узнавши их непринужденный стиль... Позвольте к вам под ручку присоседиться с полной нашей галантностью?
Держась за руки, они вновь прошли недлинный путь до временного пристанища, и Ольга без всякой игры поинтересовалась с любопытством:
– Ну, и где же ваша достопримечательность?
– А эвона, – сказал Мазур, указывая в огород. – Зовется диковинно и завлекательно – сибирская банька. Вы, барышня, таких интерьеров снутри и не видали, впечатление, оно же по-иностранному «импресьон», вас ждет незабываемое...
Ольга покачала головой, приподнялась на цыпочки и шепнула ему на ухо:
– У меня, сударь, стойкое убеждение, что там, в этой вашей экзотической постройке, на мою добродетель покушаться будут...
– Да за кого ж вы меня, барышня, принимаете? – оскорбился Мазур. Обнял ее за талию и шепнул: – Главное, маменька ваша ну нипочем не узнает...
– А это не страшно? – трагическим шепотом спросила она.
– Вовсе даже нисколечко, – успокоил Мазур. – Совсем даже наоборот, потом сами оттуда выходить не захотите...
– Барышни в пансионе такие ужасы рассказывали. Эти моряки, говорят, страшнее гусар...
– Плюньте на них, вертихвосток, – посоветовал Мазур, увлекая ее к двери. – Врут все...
Игра его так захватила, вызвав неизвестное прежде кипение крови, что дальше предбанника он не дошел – обернулся к Ольге, притянул, прильнул к губам, охваченный волнующим и чуточку пугающим порывом: показалось, что и в самом деле впервые прикасается к этой женщине так вольно и смело, впервые ощущает ладонями это тело. Пока он снимал с нее слегка мерцавший в полумраке костюм, Ольга вздыхала так тяжело и скованно, словно испытывала в точности то же самое, даже попыталась отстраниться, чуть дрожа, незнакомо, жалобно простонала, когда Мазур входил в нее – и ответила столь страстно, что он растерялся на миг, помня ее ленивую чуточку манеру любить.
От груды мягких половиков, на которых они ожесточенно и нежно любили друг друга, так, словно боролись с чем-то непонятным и страшным, едва уловимо пахло в р е м е н е м.
* * *
...Среди женской половины человечества гуляет категорическая гипотеза, гласящая, что все мужики – сволочи. Вообще-то, в этом что-то есть, ибо свято место... нет дыма без огня... Когда минуло время, когда сердца перестали бешено колотиться, а переходившая из рук в руки сигарета догорела до фильтра, Мазур решил, что пора и привести в действие задуманный милитаристский план, – сейчас в его объятиях лежала не только разнеженная и довольная любимая женщина, но еще и очаровательный живой арсенал...
Он зажег еще одну сигарету, сделал пару затяжек, увидев, что Ольга подалась к нему, вставил фильтр в уголок пухлых губ и сказал с наигранным безразличием:
– Жалко, во всей деревне паршивого топора не нашлось...
– Томагавк хотел сделать? – понятливо ответила Ольга.
– Ага. С оружием у нас хреновее некуда. Хоть что-то бьющее на расстоянии мне позарез нужно...
– Ты ж камни зачем-то тащишь?
– А, это будет праща. Только праща – полдела. Мне бы еще лук... Любой паршивенький лук бьет на полкилометра. А я могу сделать не столь уж паршивенький.
Он затаил дыхание и тихонько, облегченно вздохнул, когда Ольга угодила в расставленные сети, спросив:
– А что для этого надо?
Чуть помедлив, Мазур вместо ответа подхватил рукой посередине ее роскошную косу, покачал, заглянул в глаза.
– Ты серьезно?
– Абсолютно, – сказал он. – Волосы – вещь прочная. Такая коса груженый самосвал на весу удержит. А уж тетиву, ежели умеючи, сплести можно великолепную... помолчал и произнес как мог убедительнее: – Надо, малыш. Мне примерно треть потребуется, не унывай, все не возьму. Зато лук выйдет – загляденье.
– Нет, ну...
– Оленька, надо, – сказал Мазур. – Я им с луком такое устрою... Ну кто у нас жена солдата? Жизнь дороже...
– Да понимаю, – она приподнялась на локте, вздохнула. – Только все равно жалко, тебе не понять... Когда в десятом классе шла в мини-юбке и с распущенными волосами, весь Васильевский остров оборачивался...