А я пожалел, что спросил. Вот и ещё одна забота на мою шею, накануне войны, чёрт побери…
— Ты беременна?
— Нет, — изумилась она. — Ты ведь не сказал мне, хочешь ли.
— А это принято говорить?
— Да. В первые дни после свадьбы муж говорит жене, хочет ли он ребёнка, сразу или погодя, и насколько. И почему. Зачастую бывает так, что первые пару лет после брака у мужчины нет средств ещё и на ребёнка. Ты не сказал, но ты ведь чужак, у вас какие-то другие традиции на этот счёт. Я ездила к маме, и она сказала, что если я не рожу в ближайшее время, ты меня отправишь обратно к родителям.
— Разве такое возможно? Мы ж уже почти год живём вместе.
— Вернуть можно. Ты же поднялся, твоё положение изменилось, а я простолюдинка, и детей у нас нет. Ты можешь развестись, если хочешь.
— Кхм. Знаешь — не хочу. И ещё. У меня на родине есть такой принцип: «Не говори мне, что делать, и я не скажу, куда тебе идти». Намёк для родственников и прочих знакомых, чтоб свои непрошеные советы оставляли у себя дома, а мы уж сами как-нибудь разберёмся. Все семейные вопросы лучше обсуждай со мной, а не с мамой. Твоя мама осталась в другой семье. Кого я там брошу и почему — я сам как-нибудь решу. Без помощи тёщи.
Моресна с любопытством смотрела мне в лицо. Она явно ни на гран не обиделась — ни за себя, ни за маму.
— Так что насчёт ребёнка? Женщине вообще-то неприлично такое спрашивать, но я понимаю, ты из чужого мира и не осудишь меня…
— Давай пока повременим. Сейчас я отправляюсь на войну, неизвестно, как всё может повернуться, и в случае чего нехорошего тебе будет проще без ребёнка. А мне — уже всё равно. Или даже если не всё равно — я хочу сам растить своего ребёнка, если уж он появится. А не просто «чтоб был».
— Обычно мужчины по-другому говорят, — с интересом говорила Моресна. — Мол: если вдруг что — после меня останется ребёнок.
— Подход эгоиста, милая. Меня, моё, мне… Я тут больше о тебе думаю. О себе лишь отчасти — чтоб мне за тебя не волноваться.
— Как скажешь, Сереж.
— И больше не слушай маму.
— Не буду слушать, — она улыбнулась.
Приятно было осознавать, что мысли о доме греют душу. Наверное, таков и должен быть идеал — как мне думалось в огромном облегчении, что за спиной не осталось никаких затруднений и неожиданностей, которые ещё больше могли отяготить стоящую передо мной нелёгкую задачу. Ощущения подсказывали, что война начнётся вот-вот, и, кажется, окружавшие меня бойцы и офицеры чувствовали подобное, но все молчали как заговорённые. В этом для меня не было ничего необычного — на моей родине в недавнем прошлом всё происходило примерно так же.
Три дня после возвращения из увольнительной — и утренний сигнал, перебудивший весь лагерь, убедительно дал понять, что относительный покой учений остался в прошлом. Мне предстояло проследить, чтоб обе мои сотни были построены, чтоб ничто из необходимого не было забыто… Сейчас я смотрел на своих замов с надеждой. Хотя следовало, наверное, с самого начала иначе ставить себя. Держаться более самоуверенно, что ли…
Слава богу, и здесь, как у меня на родине, всё было спланировано так, чтоб даже временная забывчивость командира не могла сделать подразделение небоеспособным. Каждый солдат твёрдо знал, что ему следует класть в свою сумку, что — затыкать за пояс и вешать на перевязь. Точно так же мой завхоз великолепно представлял, по каким пунктам списков следует пройтись-пробежаться и что подготовить к выступлению.
— Уже по перечню ясно, куда направляемся, — сказал начальник хозчасти, предъявляя мне свитки с заполненными строками. Всё подготовлено, я должен был это засвидетельствовать.
— И куда?
— В демонический мир, и на ручье не гадай. Весёленькое дело предстоит. Впрочем, с пленными что люди, что демоны поступают одинаково.
— Как?
— Не попадайся в плен, короче!
Снова чужой мир распахнул передо мной небеса самого невообразимого оттенка, который только можно себе представить. Переход был болезненным, может быть, потому, что применялся вполне конкретный способ, годный для транспортировки войск, но не рассчитанный на предоставление этим самым войскам лишнего комфорта. А может, дело было в чём-нибудь ином. Очухавшись после перехода, я вспомнил наше возвращение из мира демонов — тоже малоприятное было. Для Аштии, наверное, ещё более, чем для меня и Ниршава.
Кстати говоря, она, наверное, где-нибудь рядом. Я огляделся, промаргиваясь, потому что после перехода трудно было не только дышать, слышать и обонять, но и видеть. Ничего, вот, зрение возвращается. Вокруг — полно народу, в стороне теснятся стенка к стенке огромные шатры, чуть дальше — ездовые, грузовые и боевые ящеры, уже прижатые к скале, чтоб не испугались и не устроили «слоновий погром». По другую сторону — море голов, люди, ещё не сообразившие, куда тут можно отойти, не получившие приказ на размещение.
И дымка, уже знакомая мне и по охоте в «гармошке», и по вынужденному путешествию нашей троицы. Может быть, любой демонический мир ею оборудован по тем или иным причинам?
Здесь дышалось легче, чем в нижних мирах. Хоть я по-прежнему не владел даже основами магического зрения, которым в Империи владели все без исключения офицеры (видимо, по приказу Аштии меня хранили от столкновений с любой теорией магии, словно юную мусульманскую девственницу — от контактов с мужчинами), разницу чувствовал.
— В человеческом мире лёгкие здорового человека втягивали воздух без каких-либо особых ощущений, с естественностью самой жизни. Здесь к процессу дыхания удивительным образом добавлялось ощущение его незатруднённости. Хотя что может быть проще процесса, протекающего незаметно? Раз ты его чувствуешь, значит, он уже не так свободен. Значит, есть какая-то проблема, но слишком малая, чтоб сознание могло определить её границы.
И это наводит на определённые мысли.
— Серт? — уточнил у меня посыльный в цветах Солор. Протянул конверт, повернув его сургучной печатью ко мне. Как-то нарочито продемонстрировал, что печать цела, хоть я и не собирался высказывать недоверие. Может быть, это часть его работы? — Вот здесь отметь, что получил предписание, — и подсунул узкую вощёную доску, показал, где оставить оттиск своей личной печати. Мне, как офицеру, полагалась такая — вместо подписи, видимо. — Удачи.
Я аккуратно надломил печать, развернул предписание на двух листах. Ясно, не Аштия растолкует мне стоящую передо мной и моими людьми задачу. Зато тут всё должно быть изложено чётко и ясно. Жаль лишь, что я по-прежнему с ощутимым трудом читаю местную рукописную вязь. И вряд ли в нынешнем случае могу обратиться к чьей-нибудь помощи. Можно себе представить, чем чревато неправильное понимание приказа.
Такого допускать нельзя.
— Справишься сам? — уточнил я у своего зама, не представляя себе, чтоб он мог сказать «нет».
— Естественно.