Планируя операцию, Крайнев исходил из простой мысли. Военная полиция не может дежурить только у городов, наверняка прикрывает и крупные перекрестки. В Городе ему удалось раздобыть карту области, еще советскую. Как водилось в те времена, карта врала — для введения в заблуждение врага: истинные расстояния не соответствовали действительным, перекрестки оказались не там, где были обозначены. Современную ему карту Крайнев использовать не мог: изменилась местность, пролегли другие пути. Теперь, ругаясь, он проклинал большевистскую шпиономанию. Когда началась война, выяснилось, что немцы располагают точнейшими картами СССР, а советские врут даже секретные — одни и те же люди составляли. Из-за карты операция затягивалась. Отряд двигался по лесным дорогам параллельно большаку. Оттуда периодически доносился гул моторов: дорога на восток была оживленной. Время от времени кто-нибудь из бойцов забирался на дерево, выглядывая перекресток. До него, как позже выяснилось, оказалось километров десять, отряд продирался к нему полдня. Когда боец на дереве наконец подал долгожданный сигнал, Крайнев в нетерпении побежал к опушке и выглянул из-за кустов.
Перекресток был пуст. Не было ни стационарного поста, ни мобильного. Не веря глазам, Крайнев долго обшаривал глазами местность, ища признаки жизни, но так ничего не нашел. Прибежавший следом Саломатин при виде такого облома только сплюнул.
— Пошли обедать! — сказал сердито. — В животе кишки концерт играют.
Они мрачно перекусили и стали совещаться. Ситуация вырисовывалась грустная. До очередного большого перекрестка, если верить советской карте, было километров десять, но, учитывая подлость ее составителей, — все двадцать. Дотемна не дойти. К тому же не факт, что там окажется наряд военной полиции.
— Что мудрим?! — сказал Саломатин. — Устроим засаду на опушке, выберем подходящий грузовик и ударим залпом! Если кто уцелеет, добьем! Груз наш!
— Какой! — возразил Крайнев. — Запчасти к танкам? Или, скажем, немецкие газеты? Оно нам нужно? А если в кузове взвод солдат? За брезентом не видно… Нескольких убьем, остальные крошку из нас сделают! Воевать они умеют.
— Говорил: надо батальоном! — вздохнул Саломатин.
— Есть идея! — успокоил Крайнев. — Зачем нам за ними гоняться? Пусть сами едут!
Идея Саломатину понравилась. Он даже переоделся в немецкий мундир, что собирался сделать в последний момент. Мундир Крайнев выменял в Городе на самогонку у знакомого ефрейтора. Форма оказалась старой, ношеной (потому-то и отдали), к тому же летней. Ефрейтор был высок и широк в плечах, на Саломатине форма сидела, как парашют на корове, но для роли, которую ему предстояло сыграть, так было лучше. Немецкую шинель заменило гражданское пальто, которое в нужный момент требовалось расстегнуть, а форменная пилотка неопровержимо изобличала в Саломатине переодетого немецкого солдата. Недалеко от стоянки бойцы обнаружили выходившую на большак проселочную дорогу, заросшую, но вполне широкую, чтоб пропустить не только повозку, но и грузовик. На высокую осину, росшую поблизости, отрядили бойца с биноклем, который должен был подать условленный сигнал, и стали ждать.
Крайнев с комбатом затаились на опушке, провожая завистливыми взглядами каждый одинокий грузовик. Движение по большаку было интенсивным: через каждые двадцать-тридцать минут следовала машина или колонна грузовиков. На запад катили главным образом порожние грузовики, обратно — груженые. Крайнев невольно подумал, что риск нарваться на случайную колонну в ходе операции велик, им придется действовать очень быстро. Но рискнуть очень хотелось, скитания по лесу надоели. На охоте ему приходилось скрадывать зверя и дольше, но там не было тягостного ощущения опасности. Только азарт.
Ждать пришлось долго. Стоял пасмурный холодный день, и Крайнев, поминутно бросая взгляд на циферблат часов, стал думать о том, что скоро стемнеет. Значит, еще одна ночь в лесу или бесславное возвращение в Кривичи. Умом Крайнев понимал, что далеко не все военные операции проходят так, как планировались, чаще как раз совсем не так. С какой стати надеяться, что повезет? Однако было обидно. Горестные мысли прервал наблюдатель. Скатившись с дерева, он подлетел к засаде.
— Едут!.. Мотоцикл!.. Двое…
— Бляхи на груди есть? — спросил Крайнев.
— Не видел! Далеко…
— Все равно! — отрубил Саломатин, поднимаясь. — Начали! А ты!.. — он зверем глянул на наблюдателя. — Марш на пост! Кто велел спускаться? Вдруг следом машина?..
Наблюдатель ласточкой порхнул к осине, а на большаке спустя минуту появилась повозка. Повозкой управлял дюжий мужик в кожухе (сержант Седых, самый сильный и проворный в батальоне). На соломе, спиной к вознице, развалившись, сидел Саломатин. Пальто его было расстегнуто, открывая военный мундир, в руке «немец» держал початую бутылку самогона. Размахивая бутылкой, «немец» орал песню. Несмотря на серьезность ситуации, Крайнев едва не сложился от смеха. Саломатин долбил детскую рождественскую песенку — другой, видимо, не помнил. Пел он ужасно: фальшивил, запинался, постоянно возвращался к началу. В самом деле бесшабашный гуляка!
Они успели. За подъемом послышался треск мотора, и на большаке появился мотоцикл с коляской. За рулем сидел немец в длинной шинели, второй занимал коляску. Оба в пилотках, не офицеры. На груди овальные железные бляхи. Дождались!
Немцы заметили необычную сцену на дороге и стали притормаживать. Поравнявшись с повозкой, немец в коляске сделал вознице знак. Тот послушно натянул вожжи. Немец слез на мостовую и направился к Саломатину. Тот, делая вид, что только сию минуту заметил опасность, стал кутаться в пальто. Немец заговорил. С опушки Крайнев не мог разобрать слов. Видел, как Саломатин растерянно шныряет глазами по сторонам, как самый настоящий, застигнутый врасплох дезертир. Немец повысил голос, приказывая слезть на дорогу. Саломатин отчаянно закрутил головой. Немец отступил на шаг.
«Возьмется за автомат — стреляю!» — подумал Крайнев, поднимая карабин. Рядом напряженно смотрел в прорезь прицела Стецюра, лучший стрелок Саломатина — у него на мушке другой немец. «Бить только в голову! — мысленно напомнил себе Крайнев. — Дырки в шинели — провал».
На их счастье стрелять не пришлось. Немец, сдвинув автомат за спину, ухватил Саломатина за шиворот.
— Найн! Найн! — завопил мнимый дезертир, вцепившись в ограждение повозки. Фельджандарм тянул дезертира к себе, но Саломатин не поддавался, изо всех сил вцепившись в телегу.
Привлеченный шумом, второй немец оставил мотоцикл и отправился на помощь. В ту же минуту Седых мягко соскользнул с повозки, в два шага настиг немца, могучим движением вскинул его над головой и швырнул на булыжную мостовую. Раздался глухой удар, и ком тряпья, только что бывшего живым человеком, застыл на дороге. Немец, возившийся с Саломатиным, не успел отпрянуть. Комбат метко заехал ему сапогом в подбородок, затем, соскочив, добавил припрятанной в соломе кованой сапожной лапой. Старший лейтенант и сержант, не тратя времени, бросили тела в телегу. Седых потянул за вожжу, разворачивая повозку, Саломатин прыгнул в седло все еще тарахтящего мотоцикла…