Удивительно, но толпа не возмущается. После восстания прошло пять дней, остыли. Жмуд – молодец, спас детей. Повеление бегут исполнять, мы шагаем в церковь. Взъерошенный и слегка испуганный поп служит благодарственный молебен, бояре целуют мне крест. Выйдя на паперть, вижу цепочку саней, заполненных женщинами и детьми. Дети жмутся к матерям, лица их испуганны. Провожаю поезд взглядом. Не знаю, как корма, но кожухи им дали…
Неожиданно история получает продолжение. По всей Галичине разносится весть: молодой князь милостив, зря головы не сечет. В Звенигород один за другим прибывают городские посадники. Слезают с коней, кланяются в ноги, преподносят дары, после чего просят взять под свою руку. К Сретенью почти все Галицкое княжество отпадает от Володька. Это, однако, мало что значит. Володько по-прежнему в Галиче, с ним – многочисленная дружина. Ее одной хватит, чтоб прихлопнуть нас, как котят. У Звенигорода крепкие стены, но мало защитников. На каждого моего дружинника у Володька – пять. Помощь не придет. Посадники, перешедшие на мою сторону, затворились в городах и ждут, чем дело кончится.
Звенигород настороже. Во все стороны высылаются конные разъезды, жители посадов перебрались в город. Стены их домов политы смолой – осталось поднести факел. Посад непременно нужно сжечь. Дни и ночи стоят морозные, нельзя позволить вражескому войску ночевать в тепле. Пусть в снегу кукуют.
Спим вполглаза. Малыга весь иссох, да и я, наверное, выгляжу не лучше. Оляна хмурится, подавая на стол. Она с братом тоже в Звенигороде. Олята подрос и раздался в плечах, это уже воин, а не отрок. Оляна ему по плечо, и, глядя со стороны, не скажешь, что они брат с сестрой – настолько не похожи. Сестричка в ватаге освоилась. Покрикивает на братьев, спорит с Малыгой, даже на меня ворчит. Ей все сходит с рук. Ватага Оляну обожает. История, как отроковица зарезала насильника-сотника, рассказана и пересказана, но пользуется неизменным успехом. В этом мире, чтоб заслужить уважение, надо кого-то убить, желательно умело. Ватага в очередной раз просит Оляну показать. На роль зарезанного Балши избирают меня. Оляна говорит: мы одинакового роста. Не знаю, по-моему, Балша был ниже. Сестричка достает ножик и становится на изготовку. В момент убийства она была без одежды, ватага не прочь это увидеть, но я запрещаю. Здесь вам не стриптиз! Оляна сбрасывает поневу, остается в одной рубахе и ловким прыжком повисает на мне. От нее вкусно пахнет здоровым девичьим телом. По легенде, Балша Оляну целовал, и сестричка пытается это воспроизвести. Решительно пресекаю: нечего тут! В наказание получаю рукоятью засапожника в шею – аж искры из глаз! Крякаю от боли, ватага покатывается. Оляна продолжает на мне висеть, обнимая руками и ногами. Замечаю, что те из ватаги, кто помоложе, с интересом разглядывают ноги сестрички – они обнажились в показе. Ножки у Оляны белые и аппетитные. Вот жеребцы! Незаметно от Оляны кажу похотливцам кулак. В ответ – ухмылки и успокаивающие жесты: не переживай, брате, не претендуем…
Оляна у нас вроде ротного старшины, как определил бы дядя Саша. Старшина из нее дотошный и въедливый. Оляна следит, чтоб мы вовремя ели, чтоб одежа и сапоги пребывали в исправности, чтоб кони были досмотрены… В княжьих хоромах она распоряжается властно, как некогда в Волчьем Логе, и ей не перечат. Челядь глядит с удивлением, но подчиняется. Пусть командует, это ненадолго. Как сойдет снег, отправлю ее к смоку. Дотянуть бы! Георгий учил: порою бездействие важней действия. Сейчас как раз такой случай: время работает на нас. Чем позже явится Володько, тем хуже для него. Боевой дух войска в любом времени определяет победу, а дружина в Галиче ропщет. На дружинников смотрят, как на врагов. Калом не забрасывают, но это пока. Я знаю это от галичан: они бегут в Звенигород. Соседи Володька не помогут: право на моей стороне. Звенигородский стол принадлежит сыну Петра, это Володько захватчик. Родной Иван или приемный, неважно: Петр его признал, это главное. Святослав Володьку войско не даст: у самого положение неустойчивое. Память о Лысой Горе свежа, погибших до конца не оплакали, как снова воевать? За кого? Придурка из Галича?.. У Володька единственная возможность изменить ситуацию: решительным ударом покончить с изгоем. Только быстро не получится: мы за стенами. Звенигород будет стоять насмерть: терять ему нечего. Володько это наверняка понимает.
В один из мартовских дней в город возвращается разъезд. С колокольни замечают, как воины нахлестывают коней и ударяют в набат. Началось. Город превращается в разворошенный муравейник. Воины спешно вздевают брони, опоясываются мечами и бегут на стены. Я – в их числе. Надо поджечь посад, но я медлю с приказом. Жалко. Вдруг ошибка, а люди окажутся без крыши над головой? Успеем, если что…
За разъездом затворяются ворота, старший из новиков бежит по лестнице. Странно, но лицо его светится.
– Княже!..
– Войско?
– Нет! – Он качает головой и улыбается. – Гляди!
Смотрю. Из леса показывается санный поезд. Один возок, второй, третий… В санях – богато одетые люди: меховые шапки, шубы, парча… Поезд сопровождают конные всадники, одетые также богато и без броней. Это не войско, на рать так не ездят. Сани приближаются. Неужели?
– Дружина, на коня!
Высыпаем навстречу. Приехали бояре из Галича, теперь это ясно даже младенцу. Гости степенно вылезают из саней, выстраиваются по старшинству, идут к нам. Передний на крытом камкой блюде несет что-то тяжелое. Дар?
– Здрав будь, княже! – передний боярин кланяется в пояс, остальные следуют его примеру. Боярин выпрямляется. – Галич бьет тебе челом и просится под твою руку.
– Где Володько? – перебиваю невежливо.
– Сбежал! – улыбается боярин. – С малою дружиной. Остальные не всхотели. Галич теперь твой. Берешь?
– Беру!
Соскакиваю с коня, принимаю поднос. Под камкой граненый шлем с золотой иконой Божьей Матери на лбу. Или Володько забыл, или сделали новый. Княжеский шлем… Передаю его Браге, после чего целую боярина. Дружина вопит и машет сорванными с голов шапками, орут и спутники бояр, словно пробудившись, начинают звонить колокола. Мы выиграли заочное сражение, приступа не будет. Пусть это не окончательная победа, а всего лишь передышка, но вчера о ней мы не мечтали…
* * *
Звенигород пирует. Ничего не поделаешь – обычай. Малыга сторожится, ежедневно высылает разъезды, но они возвращаются с одной вестью: вокруг города – никого. Зато в княжьих хоромах людно и душно. Слуги сбились с ног, подавая снедь и меды. Опустели княжьи подвалы, погреба бояр, истощились припасы посада, а город все не унимается. Пусть пьет. У него было мало радости…
За столами – здравицы и льстивые речи, в промежутках – ожесточенный торг. Бояре Галича спорят до хрипоты. Рядятся… О привилегиях, о землях, о том, кому верховодить в богатом городе: князю или боярам? Гостям хочется последнего. Галич славится боярским своеволием, только мы не новики. Были, видели… Среди бояр нет толстяка, который предлагал мне когда-то княжий стол. Спросил, где? Ответили: умер. В своей постели, в окружении жены и детей. Володько бояр не тронул в отличие от простого люда.