— Я говорю, что думаю!
— Это плохие мысли! Не пролетарские!
— Мы за тебя после Зареческого возьмемся!
— Быдло завистливое! — сплюнул Кузьма.
— Поговори мне еще! — кинулись на него спутники прадеда. Завязалась драка, бабы заголосили, дети заплакали и кинулись к выходу. Остальные мужики бросились разнимать сцепившихся.
— Но-но! — растащили их они. — Не дело друг другу носы квасить.
— Так кто со мной пойдет на Зареческого? — спросил прадед.
Мужики понурились и отодвинулись от Михаила подальше.
— Ты уж извини, Михаил, но мы тебе в этом не помощники. Колдун он.
— Не бывает на свете колдунов! Это все сказки!
— Ты еще скажи, что и Бога нет! — всплеснула руками дородная баба.
— И его тоже! — кивнул Михаил. — Если бы он был, то почему мы все не равны?
— С Богом или нет, — выступил вперед один чернобородых мужиков, — а пан Зареческий мою дочь вылечил. Только благодаря ему она и жива. Я не пойду.
— Трус!
— Трус не трус, а как-то ему пан Вихляев коня нестоящего продал, так потом у того пана вся живность вымерла! — заметила одна из селянок.
— Да брось ты сказки рассказывать! — взвился Михаил. — Кто со мной?
— Тебе надо — ты и иди, — хмыкнули односельчане. — А мы на себя гнев колдуна брать не будем, да и не делал он нам ничего дурного.
Я проснулся в холодном поту. Почему-то увиденный сон навевал ужас и кошмарные предчувствия. Интересно, что это было? Видение прошлого или плод моей разыгравшейся фантазии? Впрочем, если фантазия, то она сработала довольно странно. Мой дед и отец очень уважительно отзывались о Советском Союзе. А по сну выходило, что далеко не все гладко было в стране и советском строе. Да и прадед, если честно, показывался далеко не с лучшей стороны. Видно, правду говорят, что у медали две стороны.
Мой взгляд упал на полупустой стопарик. Хм, может, мне домовой показал эту информацию? В последнее время я склонен верить всему.
Если то, что мне приснилось, правда, то мой прадед раскулачил какого-то пана Зареческого. А как мне найти его потомков в Минске? Валентина говорила, что последний из них женского пола, а это еще хуже. Фамилию при замужестве могла сменить несколько раз. Что же делать? Вспомнился друг, который говорил, что его девушка — историк. Вроде ее работа состоит в том, чтобы разыскивать в архиве всяческие истории, а за отдельную плату она может найти родословную. Может, ее попросить? Почему бы и нет? Я заплачу.
Информацию о потомках Зареческого искали девять дней. Что интересно, так в этот период все преследующие меня несчастья, казалось, взяли тайм-аут. Словно проклятие действительно поняло, что я работаю над возвратом перстня.
Конечно же найти нужного человека оказалось не так просто, но и не так сложно, как я вначале полагал. Сложнее всего Лене, девушке друга, было разобраться с перемещениями по Советскому Союзу дочери пана Зареческого. Сам пан и двое его взрослых сыновей умерли в тюрьме в промежутке между допросами при загадочных обстоятельствах. Вдове с четырьмя детьми было приказано выметаться из дому в чем есть. Пани Зареческая, в девичестве пани Лещинская, подалась к своему брату, но и того к тому времени раскулачили…
Лене удалось найти потомков пана Лещинского и его личный дневник. Исходя из рукописей, младшая дочь пана Зареческого умерла от голоду через три недели после гибели отца. Младшего сына, ребенка пяти лет, избил ногами «слуга пролетариата» за то, что мальчик ел под забором казенную траву. На следующий день малыш умер. Не считая автора дневника, остались мать, грудной младенец и дочь пятнадцати лет. И вот тут след прерывался.
Про события прошедших лет никто из потомков ничего не помнит. «Нам строго-настрого приказали забыть кто мы, — говорили они. — Обидно. А ведь наши предки кровью и потом защищали эту землю. И чем она нам отплатила? Остались одни обрывки воспоминаний и былой роскоши». В дневнике пана Лещинского, тоже, как назло, не хватало дюжины страниц. Однако по приблизительным прикидкам нам с Леной удалось узнать, что девочку-подростка выдали за убегающего во Францию графа Семашко. Дальнейшая судьба их неизвестна. Пани Зареческая с грудным младенцем тоже затерялась на страницах истории.
Один из потомков Лещинского вспомнил, как дед рассказывал ему, что его тетя, дабы увести след большевиков от убегающей за границу дочери и зятя, сменила фамилию и прикинулась крестьянкой. Однако про грудного младенца ничего не было слышно.
— Может, он умер? — предположил я, прорабатывая версию. — В то время смертность была очень большой.
— Тогда непонятно иное, — поморщилась Лена, постукивая карандашом по губам. — Кто тот потомок, что в Минске? Нигде в дневнике не сказано о возвращении четы Семашко на родину. И потомки Лещинского этого не помнят.
— Но это время белых пятен в истории, — заметил я.
— Белые-то белые, но Лещинские говорят о дальних родственниках во Франции.
— Так, может, Валентина ошиблась и мне надо ехать во Францию?
— А если девочка умерла при родах?
— Тогда должен существовать ее потомок.
— А если и младенец не выжил? — грустно вздохнула Лена.
— Это твои домыслы.
— Да, но мне почему-то кажется, что, если тебе сказали искать потомка в Минске, значит, он тут.
— А если она проездом?
— А что мы знаем про грудного младенца? А если он выжил?
— Это было бы чудом!
— И тем не менее. Здесь в церковной книге есть запись о браке между крестьянкой Рубановой и неким Самосейко.
— Рубанова — это пани Зареческая?
— Да, но только она одна. А Самосейко стал одним из уважаемых на деревне большевиков. Возможно, женщина таким образом помогала вырасти своему ребенку?
— А где же он сам?
— Не он, а она. Эта была девочка.
— А какая разница?
— Большая. Девочки едят меньше, ее могли удочерить.
— Но только не в голодное время! В то время и своим не хватало, не то что чужим.
— А если они были заинтересованы в ребенке? — спросила Лена.
— В смысле? — опешил я.
— Ну допустим, в округе еще жил колдун, и ему было выгодно взять девочку и вырастить себе невесту. Магические силы должны были удвоиться в ребенке.
— А если нет?
— А у нас есть другие предположения? Смотри, колдуны округи должны были знать друг друга. Подобное обычно тянется к подобному.
— Допустим, все так, как ты говоришь. Но где нам найти нужного колдуна? Вряд ли в летописях он указал род своей деятельности.
Лена задумчиво теребила старый, потрепанный дневник.