– Проснулась?! – приветливо сказал он, увидев ее. – Очень хорошо! А то я уже собирался идти будить.
– Я долго спала?
Он бросил взгляд на часы:
– Часов восемь.
– Надо было разбудить, – сказала Рита, смутившись.
– Зачем? – пожал он плечами. – Спешить больше некуда. Иди в столовую, будем, – он снова взглянул на часы, – ужинать, наверное. По-местному уже почти шесть вечера.
В столовой Кузьма водрузил на подставку большую сковороду с яичницей, в которой многочисленными коричневыми островами выделялись ломтики ветчины. Рядом поставил тарелки с нарезанными сыром и белым, воздушным хлебом. Затем, ловко орудуя штопором, открыл бутылку красного вина и до краев наполнил бокалы.
– За вас, Маргарита Михайловна!
– За нас! – поправила Рита и выпила до дна. Вино оказалось ароматным, чуть сладким и слегка терпким.
Кузьма вывалил ей в тарелку половину яичницы, и Рита набросилась на еду.
– Вкусно! – сказала она, чувствуя неловкость за разыгравшийся аппетит.
– Голод – лучшая приправа! – философски заметил Кузьма, также быстро действуя вилкой и ножом. – Можно было и что-нибудь позатейливее сделать, да времени нет.
Рита внимательно посмотрела на Кузьму и только сейчас увидела, что его щека возле уха испачкана чем-то черным, а на руках под ногтями заметны тонкие черные полоски.
– Ты… отдохнул? – спросила.
– Некогда было, – сказал Кузьма.
– Чем занимался?
– Машину чинил.
– Какую машину?
– Бертран нам подарил, после того, как узнал, что случилось, – пояснил Кузьма, вновь наполняя бокалы. – Надо же на чем-то ездить.
– Какой Бертран? – удивилась Рита.
– Не тот, конечно, – улыбнулся Кузьма, чокаясь. – Другой. Он нас встречал, не помнишь?
Рита напрягла память и единственное, что припомнилось, так это седая голова в проеме двери микроавтобуса.
– Он… старый?
– За восемьдесят. Это его дом. Боевой дед. Был командиром роты в бронетанковой дивизии Леклерка, той самой, что брала Париж в 1944 году. Горел в танке. Все лицо в шрамах. Умница, эрудит, о катарах и Граале знает, наверное, все. Мы с ним полдня проговорили, пока ты спала.
– А где он сам?
– На службе. В церкви. Это деревня – община современных катаров, а Бертран у них что-то вроде и священника, и духовного отца. Они сейчас молятся у нашей чаши. Поэтому вокруг никого, даже еду приготовить некому.
– А как же ты мне все купил? – спросила Рита и почувствовала, что краснеет. – Кстати, спасибо.
– Пожалуйста! – улыбнулся Кузьма. – Тут поблизости город, я попросил – и съездили. Машину надо было переоформить, кое-чего для нее тоже прикупить. Подошло?
Рита кивнула.
– Вот и замечательно. А я, если не возражаешь, пойду в гараж. Эта машина лет двадцать стояла на колодках: надо все проверить, промазать, масло заменить. Ты, если хочешь, можешь погулять.
– А это не опасно?
Он засмеялся:
– У въезда в деревню, у средневекового донжона, дежурят парни с ружьями, у церкви – тоже. Не волнуйся: это французы. То, что попало им руки, не отдадут. Да и нападать, думаю, уже некому.
Рита вздрогнула, вспомнив вчерашнее, и тут же торопливо отогнала от себя эти воспоминания. Ей просто не хотелось об этом думать.
Она допила вино, затем собрала посуду и перемыла ее на кухне. Расставив в шкафчике чистые тарелки и бокалы, она вышла на улицу. Солнце уже садилось, но было еще тепло, и Рита решила не возвращаться в дом за курточкой. Она медленно пошла вверх по улице, судя по всему, единственной в этой маленькой деревне. Она даже не была заасфальтирована, а просто покрыта гравием. В конце улицы стояла старая, потемневшая от времени, но ухоженная каменная церковь в романском стиле. У дверей на низких ступеньках сидели два крепких парня в беретах и с ружьями в руках. Когда Рита подошла, они вскочили, сняли береты и заулыбались.
Рита тоже улыбнулась им и остановилась, не зная, что сказать. Из церкви доносилось стройное пение. Рите захотелось зайти в церковь, но она не решилась.
Вернувшись к дому Бертрана, Рита заглянула в раскрытые двери гаража. Кузьма в синем комбинезоне стоял у большой, черной, с блестящим хромированным радиатором машины, прикручивая ключом выкрашенные белой краской по ободам колеса. Лицо его, перепачканное черным, было сосредоточено, но при виде Риты, Кузьма улыбнулся.
– Смотри, Рита! – восторженно закричал он, показывая ей на автомобиль. – Это "хорьх", довоенного выпуска. Военный трофей Бертрана. Он рассказывал, что какого-то немецкого генерала из нее вытряхнул. Состояние – идеальное: ни пятнышка ржавчины, все узлы и агрегаты исправны и смазаны. Француз! Законсервировал в лучшем виде. Двадцать лет стояла, а я плеснул бензина в карбюратор – и сразу завелась! Во, техника! На века делали.
– Ты сможешь ее починить? – с сомнением в голосе спросила Рита.
– Я – сын колхозного механизатора! – обиделся Кузьма. – Я трактора с пятнадцати лет ремонтировал!
– И она поедет? – не отстала Рита.
– Еще как! – засмеялся Кузьма. – Понравится – за уши не вытащишь!
Рита кивнула и пошла в дом. Там она достала из кухонного шкафа недопитую за ужином бутылку вина, налила себе полный бокал и, смакуя, осушила его маленькими глотками. Затем сходила в спальню, принесла оттуда сигареты и закурила, пуская дым в беленый потолок. Никому не было до нее дела, но ей было хорошо. Вчера их чуть не убили, ее "альфа", разбитая, лежала где-то на дне ущелья, возможно, их уже искала вся полиция Франции, но ей все равно было хорошо. А чтобы стало еще лучше, она, неумело орудуя штопором, открыла еще бутылку. Когда Кузьма поздним вечером заглянул в кухню, она сидела перед двумя пустыми бутылками, откинувшись на спинку стула, и загадочно улыбалась своим мыслям.
– Устала, воробышек? – участливо наклонился он к ней. – Девочка Ита хочет баиньки?
– Хочу! – мгновенно размякнув от его слов, кивнула Рита и протянула к нему руки. – Ита хочет баиньки.
Кузьма ласково подхватил ее со стула и отнес в спальню. Там, усадив на стул, разобрал постель, а затем осторожно раздел и уложил на прохладную простыню. Когда он накрывал ее одеялом, Рита схватила его за руку:
– Я хочу, чтобы ты спал со мной.
– Обязательно! – пообещал он, гладя ее по голове.
– Не обманешь?
– Чтоб мне сгореть!
– Смотри же! – пригрозила она, прикрывая глаза. – А то я знаю тебя, обманщика.
– Я самый честный в мире человек! – засмеялся Кузьма и ласково поцеловал ее в щеку. – Спи, воробышек! Я скоро.
…Он и в самом деле пришел. Рита проснулась от скрипа матраса и от прохладного воздуха, хлынувшего под одеяло, когда он забирался под него. Она протянула руки, и Кузьма мягко нырнул между ними. Рита ощутила на своих губах тепло его губ и, застонав от радости, со всей силой обхватила его руками за шею. Он тоже обнял ее, ласково прижал к себе и стал нежно целовать ее щеки, губы, глаза… Затем его руки мягко, но настойчиво заскользили по ее телу, и она торопливо стала помогать ему снять то, что он непредусмотрительно оставил накануне. А когда они слились воедино, жадно нашла его губы…