Дела-то не поправятся. А Махоуни найдет другого козла отпущения, может, даже кого-нибудь из вас двоих. И так будет продолжаться без конца.
Махоуни проворно вскочил на ноги.
– Эй, минутку, черт возьми!
Не сводя с меня глаз, Траск взмахом руки велел ему сесть и заткнуться.
Казалось, он и развеселился, и заинтересовался.
– Ладно, племянничек, – проговорил он, – продолжай. Что еще ты хочешь сказать?
– Меня подставляют, – ответил я. – Это единственное, что я знаю наверняка. Может, Махоуни, может, кто-то еще.
– А если это делает не Махоуни? – спросил Траск с таким видом, будто просто убивал время в ожидании телефонного звонка.
– А вам никогда не приходило в голову, что Махоуни попался? Может, полиция еще не уверена, но подозревает, что он продался синдикату. Поэтому безопасности ради его не допускают к сведениям, чреватым неприятностями.
Например, не говорят ему, кто настоящий стукач, поскольку того еще не выдоили до капли.
Махоуни таращился на меня, разинув рот. У Траска по-прежнему был иронический вид. Он повернул голову и спросил:
– Ну, что ты об этом думаешь, Махоуни?
– Я думаю, – произнес тот немного сдавленным голосом. – Я думаю, что все это чепуха, вот что я думаю.
– Мы можем по-быстрому это проверить, – предложил Слейд.
– Хорошо, – ответил я, поворачиваясь к нему. – Отлично. Давайте проверим.
Махоуни настороженно взглянул на Слейда.
– Что такое?
– Тафи здесь? – спросил Слейд.
– Наверное, – ответил Махоуни. – Должно быть, у себя в кабинете.
– Мы с Траском куда-нибудь спрячемся, а ты позови Тафи. Молокосос скажет, что никогда прежде не видел Тафи и не слыхал о нем. Поглядим, узнает ли Тафи молокососа, и послушаем, что ему известно.
– Прекрасно, – быстро проговорил я. – Очень хорошо. Я шаг за шагом подбирался по цепочке к сути обвинений против меня и к имени своего обвинителя. От дяди Эла – к Агриколе, Гроссу и Махоуни, а теперь вот Тафи.
Было бы здорово, если б эта цепочка кончилась на нем.
Махоуни эта мысль радовала куда меньше.
– А если он рассыплет горох? Если начнет болтать с Тафи?
Траск улыбнулся и покачал головой.
– Не начнет. Этим он только убьет Тафи, потому что тогда нам придется заткнуть бедняге рот. Ты ведь не захочешь так подводить Тафи, правда, племянничек?
– Нет, я ничего не скажу, – ответил я.
– Застрелить Крепыша Тафи? – спросил Махоуни. – Прямо тут, в моем кабинете?
– У меня есть глушитель, – сообщил ему Слейд. – А труп сможем вытащить, когда нам скажут, что для племянничка путь свободен.
– Кроме того, не будет никакой нужды стрелять, – добавил Траск. Правда, племянничек?
– Правда, – пообещал я.
– Ну... – с сомнением произнес Махоуни.
– Давай, давай! – поторопил Траск. – У нас мало времени.
Махоуни покачал головой. Ему по-прежнему не нравилась эта затея, но он все-таки сказал:
– Дайте я проверю, у себя ли Тафи.
Мы ждали, а Махоуни тем временем названивал по телефону. Судя по разговору, Тафи был на месте. Махоуни спрашивал, не заглянет ли тот на минутку. Потом он повесил трубку и сказал:
– Сейчас придет.
Траск и Слейд отступили к двери в дальней стене кабинета.
– Смотри, племянничек, – сказал мне Слейд, а Траск улыбнулся, и оба скрылись из виду.
Мы с Махоуни стояли и смотрели друг на друга. И он, и я нервничали, а посему молчали. Время зависло в воздухе, будто маятник, застывший в высшей точке своего подъема.
Послышался один резкий удар в дверь, потом она открылась, и вошел высокий черноволосый детина грубого обличья, с костлявой физиономией и костлявыми пальцами. Таких называют «черными ирландцами». Гибрид Джона Уэйна и Роберта Райана.
Не успел этот верзила показаться в дверях, как Махоуни начал свою речь.
– Кое-что случилось, Тони. Потом поговорим. Ко мне пришел посетитель.
Через полчаса я освобожусь, извини, что напрасно потревожил.
– Да ничего, – Тафи махнул громадной лапой и тут впервые взглянул на меня. – О, Чарли! – воскликнул он и широко улыбнулся, радостно удивленный. Подумать только, ты здесь! Сбагриваешь зелье напрямую моему начальству? Мы, мелкая сошка, тебя больше не устраиваем?
Я открыл рот, но выдавил из себя только воздух.
Здоровенный негодяй шутливо похлопал меня по руке.
– Ничего, Чарли, я понимаю, можешь не отвечать. Еще увидимся.
И был таков.
Я уставился на дверь, в которую он вошел, а потом вышел За спиной послышались шаги – это Траск со Слейдом возвращались в комнату. Но я не повернулся и не посмотрел на них. Я таращился на дверь, пытаясь понять, что же со мной стряслось.
В тишине резко звякнул телефон. Потом голос Махоуни произнес: «Алло?»
Молчание. Затем: «Ладно, хорошо». Щелчок. Трубка легла на рычаг.
– Путь свободен, – сказал Махоуни Траску и Слейду.
Они схватили меня за руки. Один из них пробормотал:
– А теперь без шума, племянничек.
Шум? Какой еще шум? Я даже не понимал, что происходит.
Мы двигались – все втроем. Сперва по какому-то коридору, потом – вниз по какой-то лестнице, затем – вдоль асфальтированной аллеи, где стояла черная машина, знаменитая черная машина. Меня бросили на пол между сиденьями и прикрыли вязаным афганским ковриком, от которого почему-то разило лошадью.
Лежа в пятнистой тьме, я отправился на свою последнюю автомобильную прогулку. Растерянный, перепуганный и будто заколдованный.
***
Если вы хотите решить мудреную задачу, настоящую головоломку, например, извлечь квадратный корень из двойки или догадаться, кто и почему убил Фермера Агриколу, позвольте посоветовать вам вот что: отправляйтесь в долгую загородную прогулку на полу автомобиля, укрывшись пестрым вязаным афганским ковриком, от которого исходит приятный конский дух.
Поездка длилась больше часа и, к счастью, почти все время дорога была ровная. Поначалу, признаюсь, я впал в состояние отупения и ничего не соображал. Это был результат потрясения. Но мало-помалу мозг начал растапливать этот лед оцепенения, и я обрел способность более-менее связно размышлять.
А подумать следовало о многом. Кто, как и почему убил Фермера Агриколу?
Кто и почему стучал в полицию? Зачем Крепыш Тони Тафи опознал меня как информатора?
Я лежал под ковриком и размышлял о том, что мне уже известно обо всем случившемся, обо всем, что я сумел понять и чего не понял. В этот последний разряд входило чертовски много.