«К настоящему времени говорится о трех погибших, — сообщал репортер. — Есть данные, что раненых демонстрантов затаскивают в военные казармы и медицинской помощи не оказывают. Полагают, смертельных случаев было бы гораздо больше, но солдаты отказываются стрелять в соотечественников. Вряд ли правящий режим подчинится мнению горстки протестующих, на знаменах которых начертано имя наследного принца, который по-прежнему не проявляет признаков политической активности».
Щелкнул выключатель, экран погас. Комната наполнилась шумом дождя.
— Как жаль этих людей, — сказала Рут, пытаясь снять то напряжение, которое возникло между нею и Генри. — Создается впечатление, что кто-то борется за власть, а они — лишь пешки в той игре. Но какая идея могла заставить их выйти на улицы? Ведь не этот же мифический принц…
Откинувшись на спинку кресла, Генри устремил мрачный и отрешенный взгляд куда-то в пространство. Властный, аристократический профиль отчетливо вырисовывался на фоне светлой стены.
— Видите ли, когда страной в течение столетий правят короли, народ привыкает к своей монархии и верит, что она является панацеей от всех бед, — спокойно и задумчиво проговорил он. — Трудно в одночасье избавиться от многовековых традиций.
— У меня такое впечатление, что вас всерьез волнует то, что происходит в этой стране, хотя она и не играет важной роли в мировой политике. — Рут мучило любопытство, и она твердо решила докопаться до истины.
Генри немного помолчал, словно подбирая слова, а затем почти бесстрастно произнес:
— Мои предки родом оттуда. Правда, сейчас уже почти никого из них нет в живых.
Рут посмотрела на Генри и поняла, что тот снова ушел в себя и развивать тему о родственниках не собирается. Тем не менее, она попыталась вытащить его из кокона молчания.
— А что же случилось с монархией, куда делся король и действительно ли существует этот наследный принц? — спросила Рут.
— Король вынужден был оставить трон, когда власть в стране захватили путчисты.
— О Боже! — с ужасом воскликнула девушка. — Они, очевидно, разделались с ним, беднягой?
Генри зябко повел плечами.
— Этого никто точно не знает. Но в стране многие полагают, что, по крайней мере, его жене и сыну удалось спастись… Народ сыт нынешней властью по горло, но мало кто решается поднимать голову, опасаясь преследований режима. Однако кое-кто считает, что, стоит демонстрантам погромче заявить о себе, как исчезнувший наследный принц объявится и спасет народ.
— Звучит потрясающе романтично. Как в сказке. Но если принцу и удалось избежать горькой участи отца, вряд ли его появление сможет что-то изменить. Вы же видите, насколько малочисленны выступления протестующих. Режиму будет совсем несложно потопить их в крови, а заодно и окончательно разделаться с принцем.
— Вы на самом деле так думаете? — Генри даже изменился в лице. — Мне порой тоже это приходит в голову.
— Да, конечно. Вся эта затея с принцем в настоящей ситуации кажется авантюрой, если вообще не провокацией. Обыкновенный здравый смысл подсказывает, что принцу не следует появляться в стране! — с жаром ответила Рут.
— Даже если он чувствует ответственность за судьбу своего народа?
— У вас гипертрофированное чувство ответственности, — не сказала, а припечатала Рут. — Я очень сочувствую этим несчастным людям, но наследный принц не сможет избавить их от невзгод.
Генри, очевидно, наскучила эта тема, и он заговорил о другом. В комнате почти стемнело, но оба не замечали этого, увлеченные разговором. Генри был потрясающим собеседником — умным, проницательным, чрезвычайно эрудированным. Они успели обсудить чрезвычайно широкий круг вопросов — от межпланетных путешествий до причин вымирания лягушек, которые, словно услышав, что о них говорят, устроили за окном невероятный гвалт.
— Новозеландским лягушкам, — улыбнулась Рут, — видимо, никто не сказал, что они вымирают.
— Они не мешают вам спать, по ночам?
— Я уже привыкла к ним. Без этого концерта, наверное, и не заснула бы. С самого детства каждое лето я проводила на озере. Так что это кваканье для меня — символ отдыха, развлечений.
Генри поднялся и включил настенные бра; мягкий свет озарил его, и у Рут даже дыхание перехватило от волнения. До чего же Генри красив! Как прекрасно сложен! Он словно родился в этой сшитой на заказ одежде — так ладно все на нем сидит. Его фотография могла бы украсить обложку любого журнала. Вот только эти ястребиные, пиратские черты ломали привычный образ «красавчика» и, выдавали его непростой характер.
— Пора готовить обед. Ваше обещание помочь остается в силе?
Еда была выше всяких похвал: ароматный суп с зеленым горошком, крошечные тосты с сыром к нему, севрюга с рисом. К рыбе Рут приготовила приправу из сметаны с лимоном и укропом. Генри сделал овощной салат, украсив его зеленью и ломтиками помидоров.
— Как насчет пудинга? — предложил Генри, когда севрюга и рис исчезли с тарелок. — Есть и фрукты.
— О нет! — взмолилась Рут. — И так всего слишком много… Вы обманули меня! — добавила она с шутливым негодованием.
Генри широко улыбнулся.
— Чем вызвано такое серьезное обвинение?
— Вы говорили, что умеете готовить лишь самое элементарное. А на самом деле… — Слова застряли у Рут в горле: он не отводил взгляда от ее лица, и в глазах его было такое, от чего Рут почувствовала восхитительную слабость и головокружение. Впрочем, может быть, виной тому был не Генри, а рислинг, бокал с которым она держала в руке? — Вы расскажете мне, как готовить такую севрюгу?
Довольный похвалой, он рассмеялся.
— Конечно. Я очень рад, что она вам понравилась.
— А я готовлю неважно, — призналась Рут. Прекрасный обед, тепло камина, интересный собеседник — все это создавало атмосферу уюта, располагало к откровенному, дружескому разговору. — Собственно, я никогда и не стремилась преуспеть в поварском искусстве. Но, глядя на вас, мне хочется исправиться.
Их прерванная обедом беседа возобновилась, и Рут выяснила, что Генри любит отдохнуть с книгой о путешествиях, а из драматических искусств предпочитает оперу.
Рут же призналась, что любит старые черно-белые французские фильмы, герои которых — страстные мужчины и коварные, бездушные женщины. К своему удивлению, она узнала, что и Генри отдал дань подобному кинематографу и получил от этого колоссальное удовольствие.
С Генри приятно поболтать обо всем на свете, думала Рут, когда они мыли посуду, и все же между ними по-прежнему существует некий барьер. В этот момент Генри бросил взгляд на Рут и улыбнулся. Та улыбнулась в ответ, сердце ее радостно затрепетало, и мысли о барьерах и преградах отошли на второй план.
Лампочки внезапно вспыхнули и погасли. Кухня погрузилась в кромешную темноту.
— Этого еще не хватало! — досадливо произнес Генри. — Не волнуйтесь, сейчас я включу газовое освещение.