По сути же, именно она пытается переломить мужчину о своё прелестное колено. У него, может быть по случайности, имеется какой-то долг по отношению к жене (пусть супружеская верность в него и не входит), но с нашей девичьей точки зрения это несчитово. Мужество – это сделать по-моему, и точка.

Я достаточно долго мыслила в таком духе. И даже не в мужчинах дело, просто был культ перемен. Взорвать мир, съехать из колеи, выйти из берегов – да-а-а. Девочки все ужасные революционерки.

А в последние годы наблюдаю за устойчивыми парами и думаю – чёрт, вот это подвиг.

Смотреть, как она стареет. Смотреть, как стареешь ты. Не визжать от ужаса в кризис среднего возраста, порываясь поиметь всё подряд, чтобы почувствовать себя живым. Или поиметь, но при этом нести ответственность за эту тётку в очках, с которой жил уже чёрти сколько и ещё сколько-то проживёшь. По возможности не делать ей больно. Знать, что вы оба неизбежно состаритесь окончательно, – это всегда острей ощущается рядом с тем, кого помнишь юным.

Для женщин не менее актуально – выносить седого дядьку рядом тоже не сахар, они становятся такие капризные с возрастом, а вокруг подросли молодые самцы, которые хотят всего и всегда. Но эти женщины отчего-то не уходят от своих развалин.

И какие-то девочки-мальчики будут говорить им о смелости? Ха.

И нет, это не значит, что с определённого возраста не нужно ничего менять, просто в какой-то момент «бросить своих» перестаёт казаться доблестью, ведь гораздо больше сил нужно, чтобы не бросать.

Не пиши ему! Я пишу эти пустяки – про таксу, про то, как лучше делать и не делать, но хорошо бы всё-таки различать, когда речь о любви, а когда об остальных наших сладостных играх, какие мы ведём в эсэмэсках и письмах, флиртуя, засыпая в одной постели, расставаясь. Вся гамма – от лучезарной влюблённости до фиолетового слова «отношения» – связана с любовью точно так же, как связан с ней свет от лампы в гостиной, видимый из детской, когда засыпаешь. Ты ещё не совсем дорос до шпингалета, и вообще в голову пока не приходит запираться, поэтому между дверью и косяком папа зажимает свёрнутую газету, которая от сквозняка вдруг начинает сползать с шорохом не очень медленно, но и не быстро, и дверь открывается, виден коридор и немного света, падающего из соседней комнаты, где собралась твоя неспящая семья. И тут есть много приятных возможностей – сделать крышу из одеяла, под ней отвернуться к стене и заснуть, или, имитируя взрослую сварливость, крикнуть: «Закройте, дайте поспать!», или усесться в постели тёплым коконом и блестеть в темноте глазами, ожидая, когда кто-нибудь пройдёт мимо и найдёт тебя.

Но совсем нет выбора, когда ты уже вышел под яркую чешскую люстру и ослеплённо щуришься, переминаясь, наступая на длинные пижамные штаны, их на ночь подвернули, а они развернулись и сползают. И уже не важно, отнесут ли тебя в кровать на руках и посидят немного, пока заснёшь, или просто засмеются, или шикнут с нарастающим раздражением, – ты уже придавлен этим светом, под который осмелился выбраться, и твоё дело теперь только стоять и любить их.

А потом они повзрослеют…

Розы сентября

Две недели назад мне подарили розы. Поставила их на кухонный подоконник, в высокую вазу из чистого тонкого стекла. Через неделю вспомнила и удивилась – они и не думали увядать. На десятый день сменила воду, подрезала кончики. Сегодня они ещё свежи, потеряли пару лепестков, и всё же хороши – пока.

Я думаю. Я о них думаю.

Они скоро всё равно погибнут, и я не собираюсь ни засушивать их, ни окунать в воск. Просто вспомнила прекрасный рассказ Алмата Малатова «Розы ноября» о зрелой красоте, расцветшей благодаря чужой любви, заботе и последним достижениям косметологии. И фразу другого, тоже прекрасного мужчины – он называл попытки сберечь остатки молодости «крысиными бегами».

Для меня это всегда было вопросом стойкости. Что цветы, что женщины – есть разница между регулярным уходом и мумификацией, но сколько сил ни прилагай, рано или поздно они увядают. Им – нам нужно огромное мужество, чтобы жить с этим знанием. И сегодня я чувствую гораздо больше нежности к этим цветам, чем в тот день, когда впервые увидела их – свежими.

Недавно в кафе я заметила двоих, не знаю, сколько им лет, не разбираюсь в нынешних взрослых, но уже определённо не юные. Разговаривали, держались за руки, и мне было трудно не подсматривать, потому что он всё время трогал её ладони, предплечья, и это было похоже на параллельную беседу, будто он что-то рассказывал о той ночи, которая им предстоит (или о той, что уже была).

А я думала: если бы её кожа не была свежей – всё ещё…

Они ведь все это делали. Каждый из них однажды брал её ослабевшую руку за кончики пальцев, поднимал, наблюдая, как многорядный коралловый браслет осыпается от запястья к локтю; целовал в сгиб, проводил по внутренней стороне руки до самого плеча; любовался. И если бы не белый шёлк молодой кожи, не голубые жилки – они бы хотели её? Или тогда они испытывают нежность лишь в том случае, если предыдущие четырнадцать – не дней – лет наблюдали, как цветок сопротивляется времени?

Женщины не цветы, они не увядают, а живут, просто живут долгую медленную жизнь. Но хочется, чтобы как можно дольше к тебе прикасались без сожаления, а потому, всё-таки белый шелк и голубые жилки, и сухой перестук кораллов – пока.

Тающие девочки

Недавно я целый час сидела у воды и наблюдала, как стареют люди. Вода, правда, была в стакане и с газом, но мне всё равно казалось, что там где-то текла река. Я хотела увидеть, как время обходится с людьми моего возраста, и я увидела, чего уж.

Девочки, которых я помнила шестнадцатилетними, ещё просматриваются. Почти не растолстели и сохранили прежние стрижки. Вот уж не думала, что ещё раз повидаю эти налаченные чёлки.

– Ты не изменилась, – вежливо сказали они.

– А вы все страшно похорошели, но узнать можно, – не менее вежливо ответила я.

Время немного потрогало их лица – тут, тут и тут. Ага, значит, издержки, которые я наблюдаю на своём лице и объясняю тем, что не выспалась, – от возраста, и мне уже не отоспаться.

Отяжелели загривки, будто сюда, в основание шеи, кто-то положил увесистую руку да так и не убрал. Седьмой позвонок, за который покусывают после того, как целуют в затылок, заплыл.

А потом они повзрослеют… Твёрдая походка с сильным наклоном вперёд – впечатывают шаги и всё куда-то стремятся. Я-то устала и выгляжу как снятая с крючка марионетка, а они, похоже, добились в жизни многого, и похоже, что сами. С этим неизменным напором вставали и шли, добывали себе счастье и благополучие, не пытаясь никого попросить.