«Мы по одну сторону, — думает она. — Если мы собираемся пожениться, нам лучше быть по одну сторону».
Но был ещё один вопрос, который она не могла не задать, возможно, потому, что в ту ночь в отеле «Оленьи рога» пришла её очередь прыгать со скамьи. «А что, если там тоже ночь? Ты говорил, что ночью там плохие существа».
Он ей улыбается.
— Нет, милая.
— Откуда ты знаешь?
Он качает головой, по-прежнему улыбаясь.
— Просто знаю. Точно так же, как собака ребёнка знает, что пора идти к почтовому ящику и садиться рядом, потому что вот-вот подъедет школьный автобус. Там время близится к закату. Такое там часто.
Она этого не понимает, но не спрашивает: один вопрос всегда ведёт к другому, в этом она убедилась, а время для вопросов прошло. Вот она и делает глубокий вдох, после чего говорит: «Хорошо. Это наш предсвадебный медовый месяц. Возьми меня в то место, которого нет в Нью-Хэмпшире. И на этот раз я хочу там осмотреться».
Он затушил наполовину искуренную сигарету в пепельнице и обнял Лизи, глаза его плясали от волнения и предвкушения… и как хорошо она помнит прикосновения его пальцев в ту ночь. «У тебя сильный характер, маленькая Лизи… я скажу об этом всему миру. Держись, и посмотрим, что из этого выйдет».
«И он взял меня туда, — думает Лизи, сидя в спальне для гостей, держа холодно-восковую руку мужчины-куклы, который устроился в кресле-качалке. Но она ощущает улыбку на своём лице (маленькая Лизи, большая улыбка) и гадает, как долго они там пробыли. — Он взял меня туда. Я знаю, что взял. Но произошло это семнадцать лет назад, когда мы оба были молодыми и смелыми, и он был рядом со мной, я могла на него рассчитывать. А теперь он ушёл».
Да только его тело по-прежнему здесь. Означает ли это, что он больше не может попасть туда физически, как мог ребёнком? Насколько ей известно, с тех пор как они познакомились, он время от времени попадал туда. А куда ещё, к примеру, он отправился в больнице в Нашвилле, когда медсестра не могла его найти?
Именно тогда Лизи чувствует, как его рука чуть напрягается. Это практически неуловимое ощущение, но он — её любовь, и она это чувствует. Его глаза всё глядят на тёмный экран телевизора поверх жёлтого афгана, но да, его рука чуть пожимает её. Это словно пожатие на расстоянии, и почему нет? Он очень даже далеко, пусть его тело здесь, и там, где он сейчас, он, возможно, жмёт изо всей силы.
Вот тут Лизи внезапно осеняет блестящая догадка: Скотт держит открытым канал связи с ней. Одному Богу известно, какой ценой ему это удаётся или как долго этот канал будет оставаться открытым, но пока он это делает. Лизи отпускает его руку и поднимается на колени, игнорируя иголочки, которые во множестве колют её затёкшие ноги, игнорируя холодный порыв ветра, который в очередной раз сотрясает дом. Она частично срывает со Скотта афган, чтобы просунуть свои руки между боками мужа и его висящими как плети руками, чтобы сцепить пальцы на спине и обнять его. Она занимает такое положение, чтобы её лицо оказалось на пути его невидящего взгляда.
— Перетащи меня, — шепчет она и встряхивает недвижимое тело. — Перетащи меня туда, где ты сейчас, Скотт.
Ничего не происходит, и она поднимает голос до крика:
— Перетащи меня, чёрт бы тебя побрал! Перетащи меня туда, где ты сейчас, чтобы я могла привести тебя домой! Сделай это! ЕСЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ, ВОЗЬМИ МЕНЯ ТУДА, ГДЕ ТЫ СЕЙЧАС!
— И ты перетащил, — прошептала Лизи, — Ты перетащил. А я привела тебя домой. Будь я проклята, если знаю, как всё это должно сработать сейчас, когда ты мёртв и ушёл навсегда, а не просто стал тупаком в спальне для гостей, но вот в чём всё дело, не так ли? В этом-то всё дело.
И она представляла себе, как всё это могло сработать. Идея находилась в глубинах сознания, неопределённая, сокрытая пурпурным занавесом, но она там была.
Тем временем экседрин подействовал. Не так чтобы очень, но придал ей сил, и она, возможно, смогла бы спуститься в амбар, не потеряв по пути сознания и не сломав шею. А если ей удалось бы спуститься по лестнице, значит, она сумела бы добраться до дома, где хранились действительно сильные лекарства, если, конечно, они ещё могли оказать положенное действие. И лучше бы оказали, потому что ей предстояло многое сделать и побывать во многих местах. В том числе и в очень дальних местах.
— Путешествие в тысячу миль начинается с первого шага, Лизи-сан, — сказала она себе, поднимаясь с книгозмеи.
Опять шаг за шагом, медленно, на широко расставленных ногах, и вот она, лестница. Лизи потребовалось почти три минуты, чтобы спуститься по ней, крепко держась за перила Дважды она останавливалась, потому что чувствовала дурноту, но спустилась, не потеряв сознания, потом посидела на meingottской кровати, чтобы отдышаться, и отправилась в долгое путешествие к двери чёрного хода своего дома.
Больше всего Лизи боялась, что утренняя жара сокрушит её и она потеряет сознание между амбаром и домом, но с этим всё обошлось. Солнце оказало ей услугу, скрывшись за облаком, откуда-то вдруг налетел холодный ветерок, который обдул её перегретую кожу и распухшее пламенеющее лицо. К тому времени, когда она добралась до заднего крыльца, глубокая рана в груди вновь пульсировала болью, но чёрные пологи больше не появлялись. Ей пришлось поволноваться, когда она не смогла сразу найти ключ от двери, но в конце концов негнущиеся пальцы нащупали брелок (маленького серебряного эльфа) под бумажными салфетками, которые она всегда носила в правом переднем кармане джинсов, так что и с этим всё обошлось. А в доме её ждала прохлада. Прохлада, тишина и благословенное одиночество. И как Лизи хотелось, чтобы всё так и оставалось, пока она будет приводить себя в порядок! Ни телефонных звонков, ни гостей, ни шестифутовых помощников шерифа, стучащих в заднюю дверь, чтобы проверить, как у неё дела. А также, пожалуйста, Господи (огромная просьба), никакого повторного визита Чёрного принца инкунков.
Лизи пересекла кухню и достала из-под раковины белый пластиковый таз. Нагибаться было больно, дико больно, и вновь она почувствовала, как тёплая кровь течёт по коже и пропитывает блузку.
Ему нравилось это делать… ты знаешь, не так ли?
Разумеется, она знала.
И он вернётся. Что бы ты ни пообещала, что бы ты ни передала, он вернётся. Ты это тоже знаешь? Да, она знала и это.
Потому что для Джима Дули его договорённость с Вудбоди и рукописи Скотта не более чем динг-донг ради фрезий. Есть причина, по которой он полез за твоей грудью, а не ограничился мочкой или пальцем.